— Ну тогда почему бы вам самому не вернуть мне свободу передвижения?

Моё раздражение всё усиливалось. Что здесь, в конце-то концов, происходит? Тот же самый вопрос читался и в глазах Ярослава.

— Никак нельзя, — развёл руками Освальд. — Потерпи пока. Осталось совсем недолго.

— Это как-то связано с демоном? — предположила я.

— Ты умеешь делать выводы, — одобрительно кивнул маг. — Ты вообще всегда была умной девочкой. Возможно, лет через семьдесят из тебя получилась бы сильнейшая ведьма. Да что там "может быть". Обязательно бы получилась. У тебя очень хорошие данные. И ум, и характер, и талант. Не хватает, правда, сосредоточенности. Распыляешься по мелочам. Вот и сейчас. Зачем тебе понесло в Миргород? Впрочем, я понимаю, пророчество. Трудно идти против него.

— Значит, про пророчество вам тоже известно.

— Ты меня, кажется, недооцениваешь. Я ведь не зря так долго живу. Всё это время — должно быть, начиная лет с шести, хотя детство вспоминается очень смутно, — я работал. Тяжело, кропотливо, сосредоточенно. Сперва я постигал ту часть искусства, которую знают все. Потом перешёл на изучение более сложной магии, всё дальше и дальше расширяя её возможности, порою — путём титанических усилий. Знаешь сколько раз мне приходилось испытывать нервный срыв и полнейшее истощение? О, неоднократно, поверь мне. Я прошёл через все возможные неврозы и даже парочку психозов. Но ничего. Тем быстрее я разработал средства, способные всё это излечить.

— Похоже, какой-то один психоз всё-таки остался. — Дара говорила тихо, но маг её тем не менее услышал.

— А ты, девочка, не вмешивайся, — строго сказал он. — Не видишь, взрослые маги разговаривают. К таким, как мы, следует относиться с почтением.

— А таким, как вы, — это каким? — вызывающе спросила Дара.

Пожалуй, я и сама была не прочь услышать ответ на этот вопрос. Хотя кое-какие подозрения у меня уже возникли.

— Это избранным, — веско ответил маг. — Только не надо кривиться и поджимать губки, — добавил он, обращаясь не то к Даре, не то ко мне, а может быть, и к обеим. — Говоря об избранности, я имею в виду не расу, не пол, не доставшееся от родителей наследство, не какие-то там глупые общественные предрассудки вроде званий и титулов. Я говорю о редчайшем, благороднейшем сочетании таланта, трудоспособности, знаний и мудрости. Я говорю о тех, кто способен на всё или почти на всё, не благодаря какому-нибудь богатому дядюшке, а исключительно за счёт своих собственных умений и сил. Таких, как мы, очень мало, девочка. И нас очень мало ценят в этом мире. В мире глупцов, не способных отличить истинно важное от бессмысленной мишуры.

— Одно из непременных качеств ведьмы в том, что ей всё равно, что о ней думают, — возразила я. — Ценят или не ценят, уважают или не уважают. Мы живём так, как считаем нужным; какое нам дело до чьих бы то ни было оценок? Разве вы сами не говорили мне это когда-то?

— Возможно, возможно, — не стал спорить Освальд. — Ты просто ещё слишком молода, чтобы понять. Когда тебе исполняется лет сто двадцать — сто тридцать, то начинаешь понимать, как много вокруг тебя ничтожных букашек, не способных даже сформулировать собственных стремлений, не говоря уже о том, чтобы упорно и уверенно двигаться к цели. Ты думаешь, я сам не понимаю, как неприглядно это звучит? Мне поначалу тоже было не по себе от подобных мыслей. До тех пор, пока я не понял: это не гордыня, не эгоизм и не мания величия. Это Истина. Если хочешь, откровение. Понимание правды.