— Приказ был такой: молчок. Отличная ферма, ежели хозяйничать с толком.

— Сейчас речь о Герберте, — строго перебил его отец. — А вы свои дела можете обсудить позже. Ты понял, Герберт, что теперь получается? Артур переселится на ферму Эллерби. Здесь остаешься ты — ну и я, понятное дело, хотя я и Артура буду поддерживать, — но рано или поздно ферма достанется тебе. И не забудь, в наших местах лучше этой фермы нет. Так что вот так.

Все выжидательно, по-доброму смотрели на Герберта. Родные подумали о нем, подумали за него. А он-то! На сердце у него стало тепло, не из-за фермы — мысли о делах, собственности, деньгах еще не лезли в голову, — но его растрогала их забота о его будущем. Он даже не ожидал от них, ну разве что от матери, и как-то не заслужил, ведь он сидел среди них как равнодушный, настороженный чужак. Но теперь, устыдившись, он наконец вздохнул с облегчением, на глаза навернулись слезы: он почувствовал себя своим среди своих.

— Честное слово, отец, это просто замечательно, — пробормотал он, запинаясь. — Я совсем не ожидал… ничего такого… Не успел задуматься на эти темы… Я очень, очень благодарен…

Мать обвела всех торжествующим взором, словно говоря: «Вот видите!»

— Я и не предполагал, что вы можете купить целую ферму, — продолжал Герберт, — тем более такую большую, как у Джо Эллерби. Выходит, у вас тут дела и вправду шли отлично?

— Да, неплохо, — не без самодовольства подтвердил Артур.

Но тут опять взял слово отец:

— Да, мы пожаловаться не можем. Владение это доходное. А теперь еще одно такое же будет, надо только как следует взяться. Какую бы дурь ни затеяли в стране, тот, кто имеет хорошую собственную ферму, всегда останется в выгоде. Мы можем жить, и жить хорошо, пока они под угрозой голодной смерти в конце концов не возьмутся за ум. И не сомневайся, все правильно. Человек должен думать о себе и о своих близких, это — первейший долг. Сейчас на нашей стороне все преимущества. А почему? — Мистер Кенфорд обвел сидящих за столом вопросительным взглядом, не столько ожидая ответа, сколько нагоняя страху: пусть только попробуют его прервать! — Оно конечно, привозные продукты, может, и дешевле наших, но ведь за них, куда ни кинь, надо платить, верно я говорю? А платить теперь будет потруднее, чем раньше. Это уж точно. Пусть попробуют, сами быстро убедятся. А мы почти все, что требуется, можем производить сами. И можем брать хорошую цену.

— Ты, Герберт, просто удивишься, когда узнаешь, — жирно улыбаясь, произнес Артур. — Теперь положение другое, не то что тогда, когда ты уходил в армию. Совсем даже не то.

— Многие из тех, кто вместе с тобой пришли из армии, Герберт, — продолжал отец, — сейчас воображают, будто стоит им только потребовать себе то да се — хорошие дома, чистую легкую работу, большие оплаченные отпуска, и так далее, — и им, пожалуйста, все подадут на тарелочке. Но через годок-другой они уже будут голову ломать, куда бы половчей эмигрировать, и уже не до жиру им будет спрашивать, чистая ли их там ждет работа, будут ли оплаченные отпуска. Надо только видеть жизнь как она есть, и тогда все глупости, что теперь болтают, глупостями и объявятся. Но ты можешь не беспокоиться, Герберт. Мы об тебе позаботились, как и об самих себе, — а как же иначе, это не в заслугу нам я говорю, — и ты теперь будешь прочно стоять на земле, а пройдет время, и земля эта станет твоей собственностью. Вот так-то. И довольно об этом.

Действительно, сказанного было довольно, и с избытком. Чувства облегчения и причастности у Герберта опять как не бывало. Он снова почувствовал себя среди своих родных посторонним.