|
Когда ты бежал сегодня по лестнице с чемоданом, мне стало так горько, я сразу почувствовала, что с тобой делается что-то нехорошее.
— Я тоже, — признался Алан, — хоть и старался уговорить себя, что ничего такого не чувствую. В ту минуту игра, в которую я собрался играть, показалась мне сомнительной. А потом я встретил Герберта и Эдди, они хотели со мной поговорить, и я понял, что никуда не поеду. Прости, что огорчил тебя, Ди. Она с улыбкой покачала головой. Несколько мгновений все молчали — четверо в бескрайних сумерках. Плескалась и журчала речка, просвистела последняя птица. — Я вас так поняла, — неуверенно проговорила Диана, — что вы все трое недовольны, огорчены, разочарованы. И казалось бы, каждый — по своей причине. Наверно, вы просто ожидали слишком многого, что, конечно, вполне естественно. Но при этом — мне не хотелось бы говорить неприятное, но я должна, — при этом не видно, чтобы вы что-нибудь были намерены предпринять, взяться за что-то всем вместе. — Ну, тут мы еще должны посмотреть и подумать, — серьезно сказал Алан. — Ведь мы же пока мало что знаем. Только то, что успели увидеть за каких-то несколько дней. Я, например, убедился, что наш класс обречен и не должен больше противиться своей гибели. Речь, конечно, не о старых чудаках вроде дяди Роднея, он просто эксцентричный пережиток. От него, может быть, мало проку, но и вреда никому нет, не то что от этих бандитов Дарралда и К<sup>о</sup>. Но я теперь вижу, что если мы, молодое поколение, будем держаться особняком, то так и сгнием стоя. — Н-не знаю, — покачала головой Диана. Она обратилась к Герберту: — Эта девушка, ваша приятельница… Мне хотелось бы с ней встретиться, поговорить. — Она вам по первому взгляду, наверное, не понравится, — сказал Герберт. — И вы ей тоже… — Знаю. Я к этому подготовлюсь, постараюсь подготовиться. Мне надо поговорить с женщиной. Она сможет понять… Диана замолчала, недоговорив. И тут набрался смелости Эдди: — Я с женой рассорился. У нас умер ребенок, и ее это вроде как сбило с панталыку. Мне бы надо, чтобы вы с ней поговорили… Он тоже замолчал, недоговорив. — Хорошо, поговорю, если вы считаете, что это поможет. — Она повернулась к Алану: — Вот ты утверждаешь, что с нами все кончено. По-моему, нет. Они оба обратились со своими трудностями к тебе. И мистер Моулд просит, чтобы я поговорила с его женой. Разве это означает, что от нас нет пользы? — Мы будем приносить пользу, и у нас снова появится будущее, но надо, чтобы мы не держались особняком, — ответил Алан. — Ведь мы тоже — часть народа. Среди нас есть редкостно хорошие люди, как ты, например, Ди. Но нельзя считать себя отличными от других людей. Мы должны идти общей со всеми дорогой, а не расползаться по тупикам. И не стараться удержать за собой привилегии, которых лишено подавляющее большинство народа. Такую ошибку делали коллаборационисты в оккупированных странах — и мы видели, как их потом увозили, правда, Герберт? Они побратались со смертью просто для того, чтобы сохранить кое-что лично для себя. А ведь воображали, что ведут хитрую и верную игру. Многие, слишком многие и сейчас поступают так же. Но я теперь убежден: это безнадежное дело. Заботиться о самих себе невозможно. — Невозможно, — согласился Герберт. — А если и возможно, то все равно нельзя. Я понял это, когда слушал речи отца за праздничным столом. В том, что он говорил, была неправда. — Они ведь старались как лучше для вас, — сказала Диана, представляя себе фермерскую семью в хлопотах по случаю возвращения сына. — Вот именно, — кивнул Герберт. |
