— Мне надо сделать один визит, — говорит он.

— Это мои места, — говорит Пин. — Заколдованные. Тут пауки делают гнезда.

— А разве, Пин, пауки делают гнезда? — спрашивает Кузен.

— Они делают гнезда только здесь, — объясняет Пин, — и больше нигде в целом мире. Я был первым, кто узнал об этом. Потом сюда пришел этот фашист Шкура и все разрушил. Хочешь, покажу?

— Покажи мне, Пин, покажи. Подумать только — паучьи гнезда.

Пин ведет его за руку, рыхлую и теплую, как ситник.

— Вот, посмотри, тут были дверцы в галереи. Этот фашистский ублюдок все поломал. А вот одна нетронутая. Видишь?

Кузен присаживается на корточки и щурит в темноте глаза.

— Смотри, смотри! Дверца открывается и закрывается. А за ней — галерея. Она глубокая?

— Очень глубокая, — объясняет Пин. — И вся облеплена засохшей кашицей из травы. Паук сидит на самом дне.

— Давай зажжем спичку, — предлагает Кузен.

И оба они, присев на корточки, наблюдают, как пламя спички освещает вход в галерею.

— Давай бросим туда спичку, — говорит Пин. — Посмотрим, вылезет ли паук.

— Зачем? — возражает Кузен. — Бедные насекомые! Не видишь, что ли, сколько бед на них уже обрушилось.

— Скажи, Кузен, ты думаешь, они опять построят гнезда?

— Если мы не будем их трогать, думаю, что построят, — говорит Кузен.

— А мы вернемся еще как-нибудь взглянуть на них?

— Да, Пин, мы будем приходить сюда каждый месяц.

Как хорошо, что он нашел Кузена, которого интересуют паучьи гнезда!

— Скажи-ка, Пин…

— Чего тебе, Кузен?

— Видишь ли, Пин, я хотел тебе кое-что сказать. Я знаю, что ты меня поймешь… Видишь ли, я уже много месяцев не имел дела ни с одной женщиной… Ты знаешь, как это бывает. Послушай, Пин, мне говорили, что твоя сестра…

На лицо Пина возвращается ухмылка. Он — друг взрослых; в таких вещах он, конечно, разбирается и гордится тем, что, когда требуется, он способен оказывать взрослым такого сорта услуги.

— Разрази меня гром, Кузен. Ты недурно переспишь с моей сестрой. Я покажу тебе дорогу. Знаешь, где Длинный переулок? Чудесно. Дверь над истопником, на втором этаже. Иди спокойно: на улице ты никого не встретишь. Но с нею будь осторожен. Не говори ей, кто ты такой и что это я тебя послал. Скажи ей, что ты работаешь в «Тодте» и что ты тут проездом. Эх, Кузен, а ты еще так ругал женщин! Ступай, ступай, сестра моя брюнетка, и она многим приходилась по вкусу.

На большом печальном лице Кузена появляется жалкая улыбка.

— Спасибо, Пин. Ты верный друг. Я схожу и тут же вернусь.

— Разрази меня гром, Кузен! Ты отправляешься к ней с автоматом?

Кузен проводит пальцем по усам.

— Понимаешь, я не люблю ходить без оружия.

Пину смешно смотреть, как Кузен смущается. Главное, было бы из-за чего!

— Возьми мой пистолет. Держи! А автомат оставь мне. Я его покараулю.

Кузен скидывает автомат и сует в карман пистолет. Потом он снимает вязаную шапочку и тоже кладет ее в карман. Он слюнявит пальцы и пытается причесать себе волосы.

— Наводишь красоту, Кузен. Хочешь сразить ее. Поторапливайся, а то не застанешь ее дома.

— До свиданья, Пин, — говорит Кузен и уходит.

Пин остается один во мраке, подле паучьих нор, с автоматом, на который он опирается. Но Пин больше не отчаивается. Он нашел Кузена, а Кузен — это тот Настоящий Друг, которого он так долго искал, друг, интересующийся паучьими гнездами.