Изменить размер шрифта - +
Чем мельче калибр - тем

хуже человеку. Люди ходили по улицам Нью-Йорка в окровавленном, унизительном облачении, презираемые, ниже униженных, бродили, как гагары, как

пингвины, как рогатый скот, как дрессированные котики, как терпеливые ослики, как ишаки, как безумные гориллы, как покорные маньяки, грызущие

подвешенную наживку, как вальсирующие мыши, как морские свинки, как белки, как кролики, а многие и многие из них могли бы управлять миром и

писать великие книги. Когда я думаю о некоторых персах, арабах, которых я знал, когда я думаю об обнаруженных ими качествах, их изяществе,

нежности, уме, их святости, я плюю на белых завоевателей мира, дегенеративных британцев, свиноголовых немцев, самодовольных французов. Земля -

великое живое создание, планета, насыщенная людьми, живая планета, говорящая сама за себя, пусть запинаясь и заикаясь - это не дом белой расы

или дом черной расы или дом желтой или потерянной голубой расы, но это дом чело- 46 века, а все люди равны перед Господом и у всех свой шанс,

если не сегодня, то через миллион лет. Коричневые братишки с Филиппин расцветут в один прекрасный день, а истребленные индейцы Северной и Южной

Америки в один прекрасный день оживут, чтобы вновь скакать по равнинам, где теперь стоят города, извергающие огонь и мор. За кем же последнее

слово? За человеком/ Земля принадлежит ему, поскольку он и есть земля, ее огонь, ее вода, ее воздух, ее минеральная и растительная суть, ее дух,

который космичен, непреходящ, который есть душа всех планет, который сам себя изменяет посредством бесконечных знаков и символов, посредством

бесчисленных проявлений. Жди, говно из космококковой телеграфной компании, дьявол с верхов, ожидающий, когда починят водопровод, жди, грязный

белый конкистадор, запятнавший землю раздвоенными копытами, орудиями, оружием, болезнетворными микробами, ждите все, кто сытно устроился и

пересчитывает накопленное, это еще не конец. Последний человек еще скажет свое слово, прежде чем наступит конец. Справедливость должна

восторжествовать и для последней живой амебы - и она восторжествует! И никто ничего не заберет с собой, даже ублюдки из космококковой компании

Северной Америки.
    Когда пришло время отпуска, а я не пользовался им в течение трех лет, ведь я так старался на благо компании - я взял три недели вместо двух

и написал книгу о двенадцати маленьких людях. Я писал не покладая рук: по пять, семь, иногда восемь тысяч слов в день. Я считал, что человек,

решивший сделаться писателем, обязан выдавать по крайней мере пять тысяч слов в день. Я полагал, что он должен сказать обо всем сразу, в одной

книге, а потом умереть. Я ничего не знал о писательском ремесле. Иногда я впадал в панику, но был полон решимости вытравить из сознания

американцев Горацио Алжера. Думаю, получилась самая неудачная из когда-либо написанных книг. То был колоссальный том, фальшивый от начала и до

конца. Но это - моя первая книга, и я был влюблен в нее. Будь у меня деньги, как у Андре Жида, я опубликовал бы ее за свой счет. Будь у меня

мужество Уолта Уитмена, я бы сам разносил ее по квартирам. Каждый, кому я показал ее, заявил, что книга ужасная. И мне пришлось отказаться от

мыслей о писательстве. Мне пришлось узнать, что прежде чем ты поставишь свою подпись, надо исписать тома, как это делал Бальзак. Мне пришлось

узнать, а вскоре испытать на себе, что надо бросить все, ничем больше не заниматься, а только писать, что ты должен писать, писать и писать,

даже если все вокруг против этого, даже если ни- 47 кто в тебя не верит. Может быть, и пишут-то оттого, что никто не верит.
Быстрый переход