Неважно, скольких я принимал - работников всегда
не хватало. На следующее утро все надо было начинать сначала. Некоторые, я знал, проработают только один день, и тем не менее я был вынужден
брать их тоже. Система не отвечала требованиям, но критика системы не входила в крут моих обязанностей. Мне предписывалось нанимать и увольнять.
Я был в самом центре диска, который крутился так быстро, что не мог остановиться. Тут требовался механик, но с механизмом, по мнению начальства,
все было в порядке, все было прекрасно и замечательно, да вот только временно вышло из-под контроля. Вышедшее из-под контроля включало:
эпилепсию, воровство, вандализм, извращения, ниггеров, евреев, проституток и - почему бы нет? - иногда забастовки и стачки. Из-за чего, следуя
логике начальства, надо было брать большую метлу и начисто выметать конюшню, или браться за ружье и дубинку и вкладывать разум в бедных идиотов,
страдавших иллюзией глобального несовершенства того, что имеет место. Иногда оказывалось полезным потолковать о Боге, или устроить общую спевку,
может, и премия иногда уместна, если не помогают слова. Но вообще-то самое важное - поддерживать на уровне прием и увольнение. Пока есть люди и
боеприпасы - мы на коне, и танки наши быстры. Тем временем Хайми без устали принимал слабительные пилюли в количестве, достаточном, чтобы
разнесло заднее место, если бы у него таковое имелось, но заднего места, у него не было. Он только воображал, что оправляется. Он только
воображал, что валит в унитаз. Бедняга был на самом деле в трансе. Надо следить за сотней контор, и в каждой свой штат курьеров - мифический,
если не гипотетический; были курьеры действительные и вымышленные, осязаемые и неосязаемые. Хайми приходилось тасовать их весь день напролет, а
я тем временем затыкал дыры, которые тоже были воображаемыми, ведь никто не 38 мог сказать наверняка, прибудет ли новобранец, отправленный в
филиал, завтра, послезавтра или никогда. Некоторые из них терялись в метро и в лабиринтах под небоскребами, некоторые мотались весь день по
городской железке, пользуясь тем, что униформа разрешает бесплатный проезд, а они, может быть, никогда не наслаждались ездой весь день напролет
по городской железке. Некоторые отправлялись в сторону острова Статен*, а оказывались в Канарси или еще в каком-нибудь другом месте, где их в
состоянии комы подбирал полицейский.
Некоторые забывали место жительства и исчезали совершенно. Некоторые, нанятые для работы в Нью-Йорке, месяц спустя возникали в Филадельфии,
как будто так и надо, как по Хойлю*. Некоторые уже собирались прибыть к месту назначения, но по пути решали, что проще продавать газеты, и
начинали продавать, в нашей же униформе, пока не попадались с поличным. Некоторые, повинуясь странному упреждающему инстинкту, прямиком шли в
полицейский участок.
По утрам, только придя в контору, Хайми начинал чинить карандаши. Он священнодействовал, невзирая на многочисленные вызовы, ибо, как он
объяснил мне позже, если первым делом не очинить карандаши, они так и останутся неочиненными.
Следующим делом было выглянуть в окно и посмотреть, как там погода. Потом, только что заточенным карандашом, он выводил небольшую рамку
вверху грифельной доски, которая у него всегда под рукой, и в этой рамке фиксировал состояние погоды. Это, говорил он мне, часто служит полезным
оправданием. Если лежит снег толщиной в тридцать сантиметров, если на дорогах слякоть, то самому дьяволу простительно, что он не слишком гоняет
фишки, а уж менеджеру персонала тем паче можно простить то, что он не до конца затыкает дыры в такие дни, верно? Но что для меня так и осталось
тайной, так это то - почему он после починки карандашей не отправляется прямиком срать, а включает коммутатор в сеть. |