– А как найти его, этот путь? – спросил Ахилл.

Старик тихо рассмеялся.

– Боюсь, это невозможно. Я живу на свете почти сто двадцать лет, обычно люди не живут так долго. Я ушел от мира и живу в уединении именно для того, чтобы ничто не мешало мне размышлять и искать этот путь. Иногда мне казалось, что вот, я нашел. И оказывалось, что это снова не то... Наверное, Он, тот, о ком мы говорили, сам должен нам показать. Возможно, когда-то Он это сделает. А жизни человеческой явно мало для вершины познания.

– Ну почему нельзя прожить еще и еще раз? – в досаде воскликнул мальчик.

И снова Хирон засмеялся, на это раз лукаво.

– А знаешь, у некоторых народов, среди которых я побывал, такая вера есть. Они верят, что душа человека уходит в Царство мертвых лишь на время, а потом возрождается, либо в другом человеке, либо в животном, либо в дереве или цветке. Они говорят: если ты хорошо прожил, то станешь снова человеком, да еще каким-нибудь особенным человеком, а если был плох и грешен, из тебя сделают собаку или осла. Это очень удобная вера, я бы сказал, очень хитрая.

– Хитрая? – удивился Ахилл, – Но почему?

– Да потому что позволяет верить в бессмертие, которое на самом деле есть смерть. Разве дерево может думать: «Я было Хироном, или Ахиллом»? Ну, ладно, мы не можем ведать, что думает дерево. Но если бы моя душа возродилась в осле, то уж осел-то нашел бы возможность как-то дать понять людям, что он разумен... А уж если я возрожусь в человеке, то этот человек должен же помнить, что он был мной. Но нет, история не знает случаев такого воспоминания о чужой душе... разве что в случае безумия, а его, как известно, насылают демоны. Так что же это за бессмертие такое получается? Душа, которая живет, не помня, в ком она была? Выходит, душа как раз и не бессмертна, выходит, ее память умирает, а значит, умирает она сама. Вера в перевоплощение есть просто изощренный самообман, и на деле это вера в смерть, в полное небытие. Так что, нет, мальчик мой, нет. Жизнь здесь, на земле, одна-единственная, а в Царстве теней, куда попадем мы все, уже едва ли можно что-то понять и что-то исправить. Послушай-ка, мясо остывает. Давай поедим, да и пора спать – скоро рассветет.

Некоторое время они молчали, жуя кабанину и кусочки ячменной лепешки. Воду, чтобы запивать еду, черпали чашками прямо из озерца посреди грота, благо недавно прошли дожди, и вода была чистой и свежей.

– А моя мать? – вдруг спросил Ахилл, – Все-таки, могу я быть сыном богини, или нет?

– Тебе очень важно быть сыном именно богини? – спокойно, без насмешки, спросил учитель.

– Совершенно неважно, – твердо ответил мальчик, – Я просто хочу, чтобы у меня была мать.

Рука старика снова легла на его плечо.

– Еще ни один человек не был рожден иначе, как женщиной. И если та, что родила тебя, жива, то ты когда-нибудь сможешь ее найти. А если она богиня, то уж точно не могла умереть. У тебя еще много времени, Ахилл. Научись терпеть. Кстати, у тебя и нет другого выхода.

В эту ночь он впервые увидел сон, который потом приходил к нему много-много раз. Он снова увидел море, спокойное, играющее ослепительными солнечными бликами. На отмели, среди пены и волн, прыгали и гонялись друг за другом дельфины. Они носились, почти задевая дно, то уходя на глубину, то вновь приближаясь к опасному для них мелководью. И среди них, с ними, резвилась и играла девушка. Нагая, прекрасная, как Афродита пеннорожденная в день своего рождения. Ахилл точно знал, что это не его мать. Это была смертная девушка, но она, была прекрасна, как богиня. Он запомнил ее точеные ноги, высокую грудь, полускрытую струями длинных-длинных, черных, как смола волос, ее глаза, синие и жаркие.