– Погодите, – сказала Ирина. – Вы сказали, что преступники узнали о том, что Свентицкий приобрел фрагмент украденной ими картины... Но как они могли об этом узнать?!

– Вы прирожденный следователь, – похвалил ее Сиверов. – Не каждый профессиональный сыщик сумел бы прямо на лету ухватить самую суть и сформулировать главный вопрос. Как они узнали... Вот и я тоже думаю: как?

Ирина не сразу поняла, что означает эта реплика и, в особенности странный тон, которым она была произнесена. А когда поняла, едва не задохнулась от возмущения: Сиверов, кажется, имел наглость предполагать, что это она проболталась о приобретении Свентицкого, пустив по Москве слух, который в два счета достиг ушей преступников.

Ирина посмотрела на Федора Филипповича, но вместо поддержки наткнулась на взгляд, в котором, как в открытой книге, прочла все тот же вопрос: как?

– Вы на что намекаете?! – спросила она возмущенно. – Вы хотите сказать, что я...

– Не хочу, – быстро возразил Сиверов. – Ну просто до смерти не хочу! И Федор Филиппович тоже не хочет, потому что ему нравится ваше печенье, и, наверное, не только оно... Но факты – упрямая вещь. Вы были у Свентицкого, вы видели фрагмент, держали его в руках, а буквально на следующий день с ним стряслась эта беда – со Свентицким, я хочу сказать, фрагмент-то, наверное, в полном порядке... Следовательно, имела место утечка информации. Она могла произойти по нескольким каналам. Себя и Федора Филипповича я исключаю по той простой причине, что это были не мы. Остаетесь вы, Свентицкий и продавец – предположительно Кулагин. Свентицкий мог похвастаться своим приобретением перед кем-то из знакомых. Кулагин мог похвалиться удачной сделкой, особенно после того, как обмыл ее с кем-нибудь из приятелей, – то есть просто сболтнуть лишнее по пьяному делу. А вы могли поделиться этим... ну, скажем...

– Я вас поняла, – резко и сухо перебила его Ирина. – И должна поставить вас в известность о том, что не обсуждаю дела в постели.

Она заметила, что Федор Филиппович опустил глаза, явно покоробленный такой прямолинейностью, а Сиверов чуть шевельнул уголком рта, но эти нюансы ее в данный момент не волновали. Они первые начали называть вещи своими именами, так что нечего теперь морщиться!

– Вы нас не совсем правильно поняли, – мягко заговорил Федор Филиппович. – В конце концов, вы не давали никаких подписок и имеете полное право обсуждать любые вопросы с кем угодно. Тем более что Виктор Викторович в курсе наших дел, и было бы вполне естественно, если бы он проявил интерес к ходу расследования, а вы этот интерес удовлетворили.

– При чем здесь Виктор? Даже если бы мы об этом говорили – а мы не говорили, хотите верьте, хотите нет, – дальше его эта информация не пошла бы.

– В доме такого человека, как Виктор Назаров, всегда есть посторонние глаза и уши, – заметил Потапчук. – Самые лучшие соглядатаи получаются именно из шоферов, горничных и дворецких, потому что хозяева привыкают к их постоянному присутствию где-то на заднем плане и перестают их замечать, как будто это не живые люди, а мебель или бытовые приборы.

Подумав, Ирина была вынуждена признать его правоту. В доме действительно было полно прислуги, и она действительно очень редко обращала внимание на этих людей, которые в нужный момент беззвучно появлялись ниоткуда и уходили в никуда, как только в них отпадала нужда.