Действительно, подумал Малянов. И возразить нечего. В рамках господствующих ныне представлений – все честно. Износ. Амортизация. Рынок хренов.

– А ты не шмаляй, – посоветовал Малянов. – Возьми вон книжку, да в кресло с ногами. И тащиться никуда не надо.

Бобка взглянул ему в глаза и честно сказал:

– Хочется очень.

– Ну, – сказал Малянов, – против этого возразить нечего. Если нельзя, но очень хочется, то можно.

– Я и так стараюсь пореже. Понимаю же, что с башлями напряг…

Поближе к торфяным болотам… Само ломо… Блин, что еще за «само ломо»? На первые слоги надо делать ударения или на последние? Или – по‑разному? Самоломанный? Все мы самоломанные, но, может, с его точки зрения, я – в особенности? Может, и так, конечно. Бобка молчит нарушает Гомеопатическое Мироздание тчк. Но при чем тут моя самоломанность? Отстриги хвост… Надо же этак накрутить! Слушайте, ребята, может, я ерундой занимаюсь, и никакой это не Фил?

– Одно скажу, – проговорил Малянов. – В мое время друзья с друзей денег не брали. С таким человеком здороваться бы перестали.

А может, и не перестали бы, подумал он. Смотря кто, смотря где. Идеализирую. Ох, старый стал…

– Ну… – ответил Бобка, разведя руками, и Малянов пожалел, что вообще вякнул. Какой смысл произносить слова, лишенные смысла. – В ваше время деньги на фиг были не нужны. В лавках все равно пусто, а на Майорку только портвейнгеноссе допускались. Нормальные граждане просто чалили с работы, кто что мог, а потом махались бартером.

– Не скажи. За четыре, например, тысячи можно было, например, машину купить.

– Как сейчас – один занюханный бутер в тошниловке, – мигом сконвертировал Бобка.

– В семьдесят первом, помню, я полгода откладывал помаленьку со стипендии – и купил кинокамеру «Кварц» за сто сорок пять рублей. Счастлив был – не представляешь!

– Да, ты показывал про маму молодую, и еще про меня – ползуна. Кстати, я бы с удовольствием опять посмотрел. Вы такие хорошие там, на лыжах.

– Обязательно посмотрим. И, знаешь, я все мечтал: вот вырасту большой, заработаю много денег и куплю за триста рублей кинокамеру с трансфокатором…

– Ну, может, еще вырастешь.

– Скотина!

Бобка довольно захихикал. Малянов легонько его пихнул кулаком; Бобка изобразил отруб.

– Знаешь, где мой пиджак висит? – риторически спросил Малянов. – В левом внутреннем кармане бумажник. Иди сам и достань десять штук, я мужским делом занят. Пыль сосу.

Бобка осветился. И тут же его будто ветром смело; «Спасибо, па!» – прозвенело уже из коридора.

Да, господа‑товарищи, с потеплевшим сердцем подумал Малянов. Ради того, чтобы увидеть сына счастливым, стоит пачкать кофем станки.

Бобка шуровал по его карманам и с явным чувством глубокого удовлетворения мурлыкал какую‑то свою молодежную белиберду: «Я люблю задавать вопросы – особенно про пылесосы…» Потом вернулся, встал около Малянова и громко сказал:

– Понимаешь, па. Вот вы говорите: книжки, книжки… Иногда попадаются интересные, конечно. Но в основном нудьга. Просто в ваше время других развлечений не было, вот вы и читали день и ночь все, что под руку подвернется. Стихи – давай стихи. Фантастика – давай фантастику. Гессе какие‑нибудь невыносимые – давай Гессе…

Малянов, нагнувшийся было, чтобы включить пылесос, опять распрямился. Не без усилий и не без неприятных ощущений – копчик побаливал.