Изменить размер шрифта - +
Прижался плечом к поперечной стене вагона, спрятал руки в карманы, голову – в воротник. Усталость давила, плющила. Продрог до мозга костей. Ни мыслей не осталось, ни чувств – только сердце частило, как на бегу: все – зря, все – зря, все – зря…

Алкаш был на посту; вошел на «Черной речке» и сразу, одной рукой ухватившись за поручень, навис над Маляновым, мутно глядя на него, мешком мотаясь влево‑вправо и икая. Но молчал. Так и ехал вместе с Маляновым до «Парка Победы», висел и мотался, и глядел, глядел с бессмысленной пристальностью и пьяным упорством, хотя время от времени то тут, то там освобождались места – а когда Малянов встал выходить, с облегчением, кряхтя и стеная, развернулся и, будто его в коленях подрубили, рухнул на маляновское место. Двери не успели открыться, а он уже захрапел и принялся пристраиваться головушкой на плечо к сидящей рядом женщине.

И дом был на месте. И даже машина в арке; на этот раз – стремительный «ниссан». Он метнулся из‑за угла внезапно, визжа тормозами, будто на гонках в каком‑нибудь Монте‑Карло. Малянов едва успел отпры…»

 

«…с хриплым стоном обвисла на нем.

– Дима! Димочка, ой Боже мой, ну где ты ходишь? Бобка пропал!!»

 

5

 

«…резко прихватило примерно через час после того, как Малянов ушел. Наверное, Малянов к этому времени еще и до места‑то не успел добраться. Обыскалась таблеток своих – ну нету, хоть тресни; а ведь должны были еще оставаться, она помнила, должны. До дежурной аптеки пешком пятнадцать минут. Попросила Бобку сбегать, конечно. Он еще порадовался: дескать, вот хорошо, что я дома остался, ни в какие гости не пошел, а то что бы ты без меня делала. И главное‑то, главное – буквально через пять минут после его ухода нашла свои таблетки, в комнате нашла, случайно, – стала доставать из‑под телевизора программу, посмотреть, чем вечер коротать, и вместе с программой упаковка на пол: шлеп! Кто ее туда запихнул, когда, зачем… А уже ничего не сделать. Ну, наглоталась, посокрушалась, что попусту сына от книжки оторвала, но – ладно, лекарства лишними не бывают, пусть окажется резерв… Через полчаса начала беспокоиться. И тут уж стало не до печенки.

К полуночи она успела обзвонить какие‑то больницы, какие‑то невразумительные травмпункты, какие‑то милицейские участки… Володьке звонила дважды – надеялась, вдруг Бобка воспользовался случаем, что вырвался из дому, зашел к приятелю и заигрался, или заболтался – хотя все это было крайне маловероятно: зная, что мать дома одна ждет его с настоятельно необходимым лекарством, никуда бы Бобка не пошел. Еще каким‑то его приятелям звонила… Как в воду канул.

Выходить искать она не решилась. Вдруг он придет, а в квартире – никого, а он вдруг ключ потерял…

Совершенно омертвелый Малянов молча поцеловал ее в соленые от слез, дрожащие губы и, по‑прежнему не говоря ни слова, пошел обратно на улицу. Во дворе было пусто, и все окна уже были темными – так, светились два‑три. За одним, наверное, кто‑то болел, за другим кто‑то увлеченно работал, за третьим допивали обязательное воскресное. Еще светилось их окно, за ним была Ирка. Под аркой, рокоча, густо протравливая туман выхлопом, стоял грузовик с открытым кузовом, полным какой‑то беспорядочно наваленной белесой мебели – ножки торчали выше крыши кабины и не вписывались в габарит. Какой‑то мужик в ватнике, в сапогах уныло и не споро ковырялся в кузове, пытаясь пораспихать барахло так, чтобы можно стало проехать.

– Земляк! – крикнул он Малянову сверху. – Помоги! Вдвоем тут дела‑то на пять минут!

– Я спешу, – едва сумев разжать челюсти, ответил Малянов, протискиваясь между бортом кузова и стеной.

Мужик хохотнул.

Быстрый переход