|
Вудро равнодушно принял подобную реакцию французов на своё возвращение в Париж. Все его думы и помыслы были там за океаном, где предстояла жестокая схватка с сенатским вето. Полностью отдавшись подготовке своего пропагандистского турне по городам страны, Вильсон по началу не хотел ехать за океан, решив отдать подписание мирного договора в руки Лансинга, но затем передумал. Он почему-то решил, что такой шаг даст в руки его противников дополнительную возможность в дискредитации его политики, а этого, при его нынешнем положении было крайне не желательно.
С появлением на мирной конференции Вильсона, всем сразу стало ясно, что окончание долгих переговоров и консультаций не за горами. Вильсон впервые, после вынужденного перерыва появился на общем заседании 7 июня и был встречен приветственной овацией, хотя в душе, многие из тех, кто хлопал американцу, считали, что на завершающей стадии его вполне мог заменить и госсекретарь. Познав упрямый нрав Вудро, они считали, что с его прибытием хорошо отлаженная машина политического торга даст сбой и их опасения, полностью подтвердились. Отбросив в сторону страстное желание европейцев, заняться обсуждением суммы немецких репарации, американский президент, как и ожидалось, начал с проекта Лиги наций. Идя на поводу у своих сенаторских оппонентов, Вильсон предложил исключить из проекта статью о создании международного правительства, чем надеялся устранить их самый главный козырь. Европейцы равнодушно приняли предложенные изменения, стремясь поскорее пододвинуть американца в нужную для себя сторону, но вновь потерпели неудачу. Добившись согласия от союзников на создание Рейнской демилитаризированной зоны, Клемансо вновь занял резкую антироссийскую позицию, направив всю свою кипучую энергию на возрождение Польши. Об этом он говорил на личной встрече с президентом Вильсоном сразу по приезду американца в Париж и получил со стороны последнего неожиданную поддержку, да ещё какую. Едва только на встрече четырех держав был окончательно утвержден вопрос об уставе Лиги наций, как Вильсон в самой категорической форме заявил, что американская сторона считает вопрос возрождение Польши наипервейшим и до его окончательного решения не поставит своей подписи под договором о переходе черноморских проливов под юрисдикцию России. Новый выверт Вильсона потряс европейцев, а Клемансо в особенности. Сам того, не ожидая, он неожиданно отодвинул рассмотрение столь важного вопроса о репарации в долгий ящик, поскольку столь агрессивный демарш президента Вильсона обещал бурные, а главное длительные дискуссии с генералом Алексеевым. «Северный сфинкс» в отличие от американца уверенно набирал очки среди населения французской столицы. Едва вернувшись из России, Алексеев уже на другой день приступил к массовому награждению специально изготовленными георгиевскими крестами всех французских военных принимавших участие в боях против немцев вместе с «Русским легионом». При этом русский правитель не делал особых различий между коренными французами и их колониальными подданными алжирцами, марокканцами и сенегальцами. Всем награжденным, генерал лично жал руку и прикреплял орден к груди, от чего у него к концу церемонии основательно затекла рука. Конечно, это было сделано Алексеевым с тайным умыслом, дабы лишний раз ущемить прижимистых на награды французов и на их фоне возвысить значимость русской стороны. Однако, сменив привычный для себя военный мундир на штатский фрак, он продолжал мыслить военными категориями и когда Вильсон в категорическом тоне озвучил свою позицию по Польше, Алексеев оказался не готов к подобному форс-мажору. Лишенный присутствия за спиной, своего главного дипломатического советника Сазонова, он явно стушевался от столь неожиданного поворота событий, который впрочем, был неожиданным и для остальных членов большой четверки. Прекрасно помня наставление Сазонова, о недопустимости высказывания громких заявлений на конференции, Алексеев буквально разрывался от желания хлестко ответить американскому вымогателю и необходимостью подобрать достойный ответ. |
