— Привет, пап! Хочешь? — Я протянул ему пакет с бисквитами, купленными вместо криминального романа.

— Привет, Гордон, — ответил он, не поднимая взгляда от струи, уходящей в безнадежно высохшую землю. — Нет, спасибо, я не голоден.

— Ничего, если мы с ребятами заночуем сегодня в палатке у Верна в поле?

— С какими ребятами?

— Да с Верном и Тедди Душаном. Может, еще с К рисом.

Я ожидал, что папа обязательно пройдется по поводу Криса и его семейки: что, дескать, он воришка, подрастающий малолетний преступник, яблоко от яблони… Однако он только вздохнул, проговорив:

— Ладно уж, валяй…

— Вот это клево! Спасибо, пап!

Я уже повернулся к дому — поглядеть, есть ли что забавное по ящику, — когда он вдруг остановил меня словами:

— Гордон, а больше с вами никого не будет?

Обернувшись, я посмотрел на него, ища в его вопросе какого-то подвоха, но его не было. Лучше бы уж был… Спросил он это просто для порядка — вряд ли его на самом деле интересовало, чем я занят и с кем. Вряд ли его вообще что-то интересовало в этом мире. Плечи отца поникли, на меня он даже не смотрел, уставившись на мертвую землю, глаза его как-то неестественно блестели — похоже, в них стояли слезы.

— Ну что ты, пап, они отличные ребята, — начал я.

— Да уж куда там — отличные… один воришка и два придурка. Компания у моего сына просто замечательная.

— Верн Тессио вовсе не придурок, — возразил я. О Тедди лучше было бы помолчать…

— О да, конечно, в двенадцать лет он все еще стоит в пятом классе , а чтобы одолеть комиксы в воскресной газете, ему нужно не менее полутора часов.

Это меня уже возмутило: сейчас он был не прав. Как можно судить о людях, совершенно их не зная? Верна же, как, впрочем, и остальных моих друзей отец не знал абсолютно. Да он и видел-то их раз в год по обещанию, лишь изредка сталкиваясь то с одним, то с другим на улице или же в магазине. Ну как он может, например, обзывать Криса воришкой?! Я уже собирался все это ему высказать, однако вовремя остановился: а вдруг он запрет меня домой? Да и в конце концов, сейчас он вовсе не был раздосадован по-настоящему, как случалось иногда за ужином, когда он приходил в такое бешенство, что у всех пропадал аппетит. Сейчас он более всего напоминал уставшего от жизни человека, которому все на свете опротивело. Ведь отцу уже было шестьдесят три, и он по-настоящему годился мне в дедушки…

Мама у меня тоже в годах — ей уже стукнуло пятьдесят пять. Поженившись, они решили сразу завести детей, но у мамы случился выкидыш, потом еще два, и врач сказал ей, что и все последующие дети будут недоносками. Все это говорилось в семье совершенно открыто и даже пережевывалось с каким-то непонятным сладострастием: родители старались привить мне мысль о том, что рождение мое явилось Божьим даром, за что я должен быть благодарен им и Господу всю жизнь. Зачат я был, когда маме уже исполнилось сорок два, и она начала седеть. Мне же почему-то не хотелось благодарить ни Господа, ни страдалицу-матушку за свое появление на свет…

Лет через пять после того, как доктор объявил, что мама не способна иметь детей, она вдруг забеременела Деннисом. Вынашивала она его в течение восьми месяцев, после чего он просто-таки рванулся вон из чрева.