И тут, наконец, я все понял. Что называется, озарило, е'! Просто, как в детстве, когда мы меняли марки на кошачьи какашки и наоборот. Боже мой, наверное, меня контузило-таки в бою. Хрусталем. Или, быть может, этот алмазный булыжник не представлял никакой ценности? Для меня. Никакой. Порода — и порода. Где-то там, в коровинских недрах. Под бочкой с малосольными огурцами.

Вот так всегда. Не знаем, что имеем, не знаем, что теряем. А когда теряем, смеемся. Чтобы не плакать.

— А где гарантии? — занервничал я.

— Гарантии — я, — улыбнулась дама Нового света. — Уж за «крестника» в четыре четыреста я горло перегрызу. Всему миру.

И я ей поверил — перегрызет. Потому что сохранила в себе российскую Асю. А может быть, я просто доверчивый чаплан, то бишь неотесанный мужик? Как весь наш народец-хитрован. А?

Что же потом? Через несколько дней нервотрепки и переживаний мы отправились в аэропорт близ знаменитой деревни Шереметьево. Который надо взрывать, к такой-то известной всему миру матери. Чтобы эти воздушные ворота не смущали неокрепшие души моих соотечественников, мечтающих о чудных, о халявных краях за облаками. Признаюсь, последние минуты ожидания для меня были самыми трудными в жизни. Я чувствовал, как закипает моя рубиновая кровь. Еще немного…

Наконец в пассажиро-тьфу! — накопителе появилась горластая и беспечная группа туристов. Среди них я заметил Маргариту… (Ох, Жена-Жена!) В её руках был конвертик атласного алого цвета.

Какие чувства может испытать перезревший папаша, когда ему несут… как бы его самого. Только маленького. Самые положительные чувства-с. М-да. Ноги мои подкосились, и я хотел сесть на сапоги Карацупы. Чтобы без проблем пропустили моего ребенка на Родину. Друзья удержали меня от опрометчивых шагов. Пришлось терпеть, пока проштампуют документы. И все! Рита перешагнула невидимую границу — и мир закружился, как детская карусель.

Помню, как потом меня отпустили и я почувствовал в своих руках… Легкое, как перышко, тяжелое, как судьба.

И пока все члены коллектива (Панин, Лада, Котэ, тетя Лена) братались, царапая лица морожеными розами, смеялись и плакали, я стоял, как последний чаплан, под звездным февральским небом, не зная, что делать. И кто виноват? И как обращаться с тем человеком, кто прятался за треугольничком одеяла? Что и говорить, с базукой проще.

Наконец вспомнили и про нас, виновников, собственно, торжества.

— Саша, прости меня, дуру, — виновато проговорила Марго. — Познакомься с Саней. — И приоткрыла «конвертик».

И мы, два Сани-Сашки-Александра, встретились взглядами. Оторопело-недоумевающими. И смотрели друг на друга, кажется, вечность. Затем Санька-маленький хмельно зевнул и, признав Родину, сделал то, что и следовало сделать после далекого и трудного путешествия.

Я, почувствовал под ладонями теплое расплывающееся пятно и понял, что это уже факт моей жизни. Факт. Который нельзя опровергнуть. Забыть. И уничтожить. То есть жизнь продолжается и, как всегда, полна неожиданностей.