— Иоанна, прошу тебя, кончай.

— Могу и кончить, почему нет? А ведь, между нами говоря, Бартек красивее Доминика, хотя мне и трудно оценить, очень мешают кудлы на морде. Но ничего, знаешь, в Древней Армении мужчина без бороды вообще не считался мужчиной. Вот уж у кого были бороды, так бороды! До пояса, чёрные, лохматые… А он тебя охмуряет сдержанно или страстно?

Мартуся не сразу ответила, — должно быть, пыталась представить знакомых мужчин в густых чёрных бородах до пояса.

— Ну нет, — решила она, — до пояса — это уж чересчур, независимо от цвета. А если уж такая любопытная, так и быть, скажу: ухлёстывает он культурно, хоть и неотступно. Сама посуди — если честно, на кой ему был тот пожар? Ведь пожары в его компетенцию не входят, Бартек занимается интерьерами, реквизитом, но никак не стихийными бедствиями. Они по части операторов и монтажников. И при его… скажем так, общей нерасторопности заявиться в монтажную и высидеть с нами несколько часов значило очень много.

Я сделала вид, что не поняла соавторшу, и невинно заметила:

— Раз он занимается сценографией твоего сериала, хотел, должно быть, вжиться в атмосферу произведения, проникнуться его духом, да и вообще получше ознакомиться с содержанием будущего шедевра.

Мартуся пробормотала что-то нечленораздельное. Наверняка ей не понравилась моя интерпретация поведения Бартека, её душа, травмированная Домиником, жаждала лекарства. Уловив знакомое имя «Крысек», я потребовала разъяснений.

— Да что тут разъяснять? Его мне только не хватало! Приглашает поехать на отдых в Испанию, вместе с ним и мамочкой…

— Что ты говоришь! Как трогательно! С твоей мамочкой?

— Нет, со своей! Купил путёвку в качестве подарка ей ко дню рождения, а я буду украшением их отдыха. Звонит каждый день и уже два раза поджидал у моего дома.

Долгая жизнь, точнее, большой жизненный опыт имеет свои преимущества и недостатки. Мне тут же вспомнился случай из автобиографии, и я не преминула поведать о нем:

— Знала я одного такого… Мамуля старалась удержать его при себе зубами и когтями. Не могло быть и речи о том, чтобы без маменькиного разрешения встретился с девушкой, приходилось бедняге делать это втайне от старухи, уверяя, что остаётся на сверхурочные, так старая ведьма звонила ему на работу, проверяла. Бдила похуже жены. Всех девушек сына ненавидела лютой ненавистью, рылась у него в карманах и ящиках стола, выискивая письма и записочки. Его же зарплату изымала, выдавала только на бензин и кофе в буфете. Проверяла показания спидометра…

— И он, кретин, не дотумкал его подкрутить?

— Видимо, не дотумкал. Или уж такой честный был.

— И что, в конце концов он пристукнул драгоценную мамочку?

— Слушай дальше, — задумчиво продолжала я, вспоминая давно прошедшие времена, дни моей юности. — У этого парня были ещё брат и сестра. Брат сбежал в Африку, в ЮАР, хотя и был убеждённым противником расизма, а сестра вышла замуж за поляка из Австралии. Ничего подальше не нашли. Думаю, и в космос рады были бы смыться, да не представилось такой возможности. А он, мой приятель, слишком поздно спохватился, когда остался у мамочки один-единственный, не бросишь родительницу на старости лет.

— И чем дело кончилось?

— Женился-таки на той самой девушке, с которой втихаря встречался, когда их дочь уже школу кончала, пятнадцать лет ей было. Мамуся, слава богу, к этому времени основательно подряхлела, гангреной осталась, но физические силы уже не те, в восемьдесят лет не могла с прежней въедливостью следить за своим младшеньким. Очень я люблю такие страшные истории.

— И меня пугаешь. — Марта отхлебнула порядочный глоток.