Голос ее дрогнул, как если бы к горлу подступили слезы.

– Возможно, всего-навсего то, что мы предназначены друг другу, король мой… мой лорд… любовь моя.

– Моя королева, возлюбленная моя… – Утер внезапно вскинул глаза: долгий взгляд, затянувшийся вопрос… – Воистину, время снов прошло, моя Игрейна. – Он запустил пальцы в ее волосы, распустил, и пышная волна в беспорядке рассыпалась по ее вышитому воротнику, по его лицу, дрожащими руками Утер пригладил длинные пряди. Он поднялся на ноги, не выпуская любимую из объятий. До сих пор Игрейна и не догадывалась, как сильны его руки. Двумя гигантскими шагами он пересек комнату и уложил молодую женщину на постель. Опустился на колени рядом с нею, наклонился, вновь поцеловал ее.

– Королева моя, – прошептал он. – Хотелось бы мне, чтобы и тебя увенчали короной вместе со мною в день моей коронации… Там в ходу обряды, о каких христианину и знать не подобает, но Древний народ, что жил здесь задолго до того, как на острова пришли римляне, отказался признать меня королем без надлежащих церемоний. Долгий путь я проделал, чтобы попасть туда, и готов поручиться, что часть его пролегает отнюдь не в этом, известном мне мире.

Эти слова воскресили в памяти Игрейны рассказ Вивианы о том, что миры постепенно отдаляются друг от друга, погружаясь в туманы. А подумав о Вивиане, молодая женщина тут же вспомнила, о чем просила ее сестра и как она, Игрейна, упрямо отказывалась.

«Я же не знала. Тогда я была так молода, так неискушенна, я ровным счетом ничего не знала, не знала, как все мое существо может таять, изнывать и терзаться, кружиться в неодолимом вихре…»

– А пришлось ли тебе заключить Великий Брак с землей, как это делалось в старину? Я знаю, что от короля Бана из Малой Британии этого потребовали… – И внезапно Игрейна почувствовала болезненный укол ревности: чего доброго, какая-нибудь жрица или просто женщина стала для него воплощением земли, которую Утер поклялся защищать!

– Нет, – отозвался Утер. – И я не уверен, что пошел бы на такое, но от меня ничего и не потребовали. Кроме того, мерлин сказал, что это он, как водится у мерлинов Британии, поклялся умереть, буде возникнет нужда, жертвуя собою во имя своего народа… – Утер умолк на полуслове. – Но тебе это мало о чем говорит…

– Ты позабыл, – напомнила Игрейна. – Я воспитывалась на Авалоне, моя мать была жрицей, а моя старшая сестра ныне – Владычица Озера.

– Ты тоже жрица, моя Игрейна?

Она покачала головой, собираясь просто ответить «нет», но вместо этого произнесла:

– Не в этой жизни.

– Не знаю… – Утер снова проследил контур воображаемых змей, свободной рукою касаясь своих собственных. – Думаю, я всегда чувствовал, что живу не в первый раз… кажется мне, жизнь слишком значима, чтобы прожить ее лишь однажды, а затем угаснуть, точно светильник под порывом ветра. И отчего, впервые увидев твое лицо, я почувствовал, будто помню тебя со времен до сотворения мира? Это все великие таинства, и, сдается мне, тебе о них ведомо побольше меня. Ты говоришь, что ты не жрица, однако ты достаточно искушена в колдовстве, чтобы прийти ко мне в ночь великой бури и предостеречь меня… Пожалуй, лучше мне от расспросов воздержаться, а то, чего доброго, услышу от тебя такое, что христианину знать не полагается. Что до вот этих, – он вновь коснулся змей пальцем, – если я и впрямь носил их в прошлой жизни, наверное, вот почему старик, накалывая их мне на запястьях в день коронации, сказал, что они мои по праву.