Из темноты со свистом вылетел камень – и ударил одному из воинов в кожаный нагрудник. Дружинник выругался, но Горлойс резким шепотом одернул ослушника, и тот, заворчав, умолк. С берега долетело еще несколько оскорбительных выкриков и пара-тройка камней, но очень скоро паром оказался за пределами досягаемости. Со временем глаза Игрейны привыкли к темноте, теперь она вполне различала лицо Горлойса, бледное и неподвижное, точно у мраморной статуи. За всю ночь он ни разу не заговорил с женой, хотя скакали они до самого рассвета и, даже когда позади них заалела промозглая заря, одевая мир кармазинно-красным туманом, остановились лишь ненадолго, дать отдых лошадям и людям. Горлойс расстелил для Игрейны плащ, чтобы прилегла хоть на самую малость, принес ей сухарей, сыра и чашу с вином – солдатский паек, – но так и не сказал ни слова. После долгой скачки молодая женщина была совершенно измучена, в голове у нее все перемешалось, она знала, что Горлойс поссорился с Утером и увел своих людей, – но не больше. Отпустил ли их Утер, нимало не протестуя? В конце концов, ведь Лоту уехать позволили.

Немного передохнув, Горлойс вновь привел лошадей и собирался уже подсадить жену в седло, но тут Игрейна взбунтовалась:

– Я дальше не поеду, пока ты не объяснишь мне, куда мы скачем и почему! – Молодая женщина бесстрашно глядела на мужа, голос, впрочем, она понизила, не желая опозорить Горлойса перед его дружиной. – Отчего мы тайно бежим из Лондиниума, точно воры в ночи? Изволь рассказать мне, что происходит, или тебе придется привязать меня к коню и так тащить до самого Корнуолла, с визгом и криками!

– А ты думаешь, при необходимости меня что-то остановит? – осведомился Горлойс. – Не пытайся мне противоречить, ты, из-за кого я отрекся от прошлого – а ведь всю жизнь я поступал по чести и свято соблюдал клятвы – и предал память моего короля!

– Да как ты только смеешь винить за это меня?! – обрушилась на мужа Игрейна. – Не из-за меня ты так поступил, но из-за своей безумной ревности! Я не повинна ни в одном из грехов, что приписывает мне твое порочное воображение…

– Замолчи! Вот и Утер тоже клялся, что ни в чем дурном ты не повинна. Но ты – женщина, и ты, как мне думается, наложила на него чары… я пошел к Утеру, надеясь уладить нашу ссору, и знаешь, что предложил мне распутный мерзавец? Потребовал, чтобы я развелся с тобой и отдал тебя ему!

Глаза Игрейны расширились.

– Если ты так дурно обо мне думаешь, если считаешь меня прелюбодейкой и ведьмой и приписываешь мне то и это, так почему ты не обрадовался возможности избавиться от меня так просто?

В груди у нее вновь вскипела ярость: даже Утер видит в ней женщину, которую можно передавать из рук в руки, не спросивши ее согласия; он отправился к Горлойсу и потребовал уступить ему немилую супругу точно так же, как сам Горлойс некогда выпросил ее у Владычицы Авалона! Она им что, лошадь, выставленная на продажу на весенней ярмарке? Некая часть сознания Игрейны трепетала от тайной радости: она нужна Утеру, нужна настолько, что он готов поссориться с Горлойсом и настроить против себя союзников, затеяв распрю из-за женщины! А другая часть ее существа кипела от ярости. Почему Утер не попросил ее – ее саму! – отказаться от Горлойса и прийти к нему по доброй воле?

А Горлойс между тем воспринял ее вопрос со всей серьезностью.

– Ты поклялась мне, что не нарушала супружеской верности. А христианину не дозволяется отсылать от себя жену, кроме как по причине прелюбодейства.

Во власти досады и внезапно накатившего раскаяния Игрейна промолчала. Благодарности к мужу она не испытывала, но, по крайней мере, он к ней прислушался. Однако ж ей тут же пришло в голову, что причина тому – главным образом его гордыня; даже если Горлойс считает, что она ему изменила, он постарается скрыть от дружинников, что молодая жена предпочла ему другого.