Гас не стал дожидаться, когда за дело возьмется второй; со змеиной стремительностью он подполз к коробке датчика пожарной сигнализации и, ухитрившись подняться на ноги, заколотил в нее головой, пока не почувствовал, что стекло разбилось и впивается ему в кожу. Тогда он повернулся ко второму убийце, который все это время явно колебался, не зная, что предпринять.

Кислородное голодание ничем не выдает себя, просто сознание ускользает и наступает смерть. Гас думал лишь об одном: может ли выпуклая маска бандита скрывать дыхательный прибор или бандит отключится тоже. Он должен остаться на ногах. Должен бороться. Если он потеряет сознание, его подтащат к люку, и он пропадет в ночи, как тот, первый.

Его глаза закрылись, он медленно сполз вниз и, распростершись на палубе, впал в забытье. 

 Глава 5

— Прекрасное солнечное утро, сэр, немного облачно, но всерьез это принимать не стоит.

Стюард отдернул штору, и сноп солнечного света, сияющего, как расплавленное золото, ударил в каюту. С профессиональной ловкостью выдвинув пластину ночного столика, он поставил на нее поднос с чашкой чая. Одновременно положил судовую газету Вашингтону на грудь, так что тот окончательно проснулся и заморгал, щурясь, — дверь за стюардом тем временем тихо закрылась. Гас зевнул, но газета привлекла его внимание, и он стал просматривать заголовки. «Сотни погибших во время землетрясения в Перу». «С берегов Рейна снова сообщают об артобстреле». «Нью-Йорк тепло встречает Цезаря Чавеса». Гас знал, что газету готовили служащие линии в Нью-Йорке, а затем по радио ее передали на борт воздушного судна. Чай был крепким и вкусным; Гас выспался отлично. Было, правда, ощущение чего-то неуместного, чего-то крепко стянувшего одну половину лица, но едва он успел дотронуться и обнаружить пластырь, как дверь широко распахнулась, и коротенький, кругленький человечек, весь в черном, с воротничком «собачий ошейник», ворвался в каюту, как живое пушечное ядро, а следом за ним вошел сам полковник Мэйсон.

— О боже, боже милосердный! — заговорил круглый человечек, сжимая и разжимая пальцы, трогая тяжелое распятие, висевшее у него на шее, и похлопывая по стетоскопу, болтавшемуся поверх, как если бы он не знал наверняка, на чью помощь правильнее рассчитывать — то ли Христа, то ли Эскулапа. — Боже! Я собирался сказать стюарду, вы ведь дремали, тысяча извинений. Лучше вам отдыхать, уверен, сон — лучший доктор. Для вас, разумеется, не для меня. Вы позволите? — С этими словами он бережно взял нижнее веко Гаса, оттянул вниз и стал всматриваться под него с такой заинтересованностью и с таким благоговением, как если бы там почивала бессмертная душа инженера.

Замешательство быстро сменилось смущением, а затем нахлынуло чувство страха, от которого сердце Гаса бешено заколотилось, и на лбу мгновенно выступили капли пота.

— Так это был не сон… не кошмар… — Он громко вздохнул. — Это действительно произошло.

Командир корабля закрыл за собой дверь и, обеспечив таким образом разговору секретность, серьезно кивнул.

— Да, произошло, капитан Вашингтон. Хотя что именно, мы не знаем, и больше всего я хочу, чтобы вы, если только вы в состоянии, поскорее мне это как-нибудь разъяснили. Я могу сказать только, что сигнал пожарной тревоги из левого машинного отсека был подан в ноль одиннадцать по Гринвичу. Старший механик, который в это время осматривал двигатель в правом машинном отсеке, отреагировал немедленно. Он сообщает, что нашел вас лежащим на палубе одного, в беспамятстве. Одеты вы были так же, как сейчас, на лице — страшные порезы, и лежали вы прямо под датчиком пожарной сигнализации.