Мило устало пожал плечами.

— Ох, Джанет, я уже не знаю, что думать.

— Тогда, может быть, ответите на вопрос?

— Конечно, Джанет. Всегда рад помочь.

— Чем вы занимались целую неделю в Альбукерке?

— Я уже говорил. Пил. Пил, ел, размышлял. А потом улетел в Нью-Йорк.

— Да, — Симмонс поднялась со стула. — Я так и думала, что вы это скажете.

Начало туризма

Понедельник, 10 сентября — вторник, 11 сентября, 2007 год

1

Он с самого начала знал, чем все закончится. Знал, несмотря на страхи и сомнения, неизбежные в условиях строгого тюремного режима, который для того и придуман, чтобы поощрять недоверие ко всему, существующему в ином, внешнем мире. В том числе и к старому русскому лису. Тюрьма определяет, когда вы должны вставать, когда — есть. Полдень отводится для физических упражнений во дворе. Во дворе мысли начинают утекать за стены, вы задумываетесь о том, что может происходить там в данный момент, но разгуляться воображению не позволяют мелочи тюремной социализации.

Латиносы намекают, что баскетбол не ваша игра, черные парни дают понять, что места на трибунах закреплены за ними. Скинхеды внушают, что вам надо быть с ними, потому что вы их брат, белый. Если же вы, как поступил Мило, отмахиваетесь и держитесь особняком от всех, то вам лучше не витать в облаках, а сосредоточиться на том, чтобы остаться в живых.

За первые три недели полуторамесячного заключения на его жизнь покушались трижды. Сначала какой-то лысый фашист, решивший разделаться с новичком голыми руками. Мило поломал ему пальцы о решетку соседней двери. В двух других случаях нападавшие пускали в ход самодельные ножи: один бил, остальные держали жертву. В результате он оказывался в лазарете с резаными и колотыми ранами на груди, животе, бедрах и ягодицах.

Через два дня второй нападавший, в прошлом боец одного из ньюаркских преступных синдикатов, был найден задушенным под трибуной черных братков. И вокруг Мило выросла стена молчания. Он был колючкой у них в заднице, но иногда колючку лучше не трогать, чтобы не вызвать заражения.

Изредка его навещала спецагент Джанет Симмонс. Уточняла те или иные детали, задавала вопросы об отце и о Трипплхорне, тело которого обнаружили неподалеку от озера Хопатконг. Мило спрашивал о Тине и Стефани, и она неизменно отвечала, что у них все хорошо. Почему не навещают? Симмонс отводила глаза и мялась.

— Думаю, Тина считает, что это может травмировать ребенка.

В начале четвертой недели, когда Мило еще отдыхал в лазарете, Тина наконец пришла. Медсестра выкатила его в комнату для свиданий, и они поговорили по телефону, разделенные пуленепробиваемым пластиком.

Вопреки всему — а может быть, благодаря? — Тина выглядела хорошо, а потеря нескольких фунтов только пошла на пользу. Он то и дело трогал разделительное окошечко, но это сентиментальное проявление желания нисколько ее не взволновало. Говорила она так, словно зачитывала подготовленное заявление.

— Я ничего не понимаю, Мило. Честное слово. То ты говоришь, что убил Тома, то вдруг Джанет сообщает, что ты его не убивал. Где правда? Где ложь?

— Я не убивал Тома. Это — правда.

Тина усмехнулась. Стало ли ей легче? Он так и не понял.

— Знаешь, самое смешное, что это я могла бы понять. Да, если бы ты убил крестного Стефани, я смогла бы понять.