Гриффин взглянул на хлюпающие паруса, затем сверился с часами и выругал себя за глупость. Он не предусмотрел подобного, не предвидел штиля. Курс и график были намечены им в расчете на южное направление ветра.

Наивно. Глупо. Ему следовало быть умнее и не пытаться предугадывать погоду. Они опаздывают уже на несколько часов, и все из-за того, что провели все утро на военно-морской королевской верфи, ожидая, когда таможенный чиновник закончит демонстрировать стажеру, как следует правильно досматривать пятидесятифутовую яхту на предмет контрабанды.

Сейчас они должны были быть уже далеко в море. Вместо этого, повернувшись и посмотрев назад, за корму, Гриффин видел высокую веху в конце Восточного Голубого канала — белое пятно, сверкающее в лучах заходящего солнца.

Он услышал, как засвистел чайник, и вскоре из люка вышла его жена и протянула ему чашку чаю. Он улыбнулся в знак благодарности и, под влиянием внезапно пришедшей в голову мысли, сказал:

— Ты выглядишь потрясающе.

Удивившись, Элизабет улыбнулась в ответ:

— Ты тоже ничего себе.

— Я говорю серьезно. Шесть месяцев на яхте. Не знаю, как ты ухитряешься.

— Это все иллюзия.

Она наклонилась и поцеловала мужа в макушку:

— И пахнешь приятно.

Мыло, и воздух, и кожа. Он взглянул на ее ноги цвета промасленного дуба. Ни единой царапины или расширенной вены, которые выдавали бы ее возраст или рождение двух детей более пятнадцати лет назад. Один-единственный белый шрам в том месте, где она ссадила голень о бетонный столб однажды вечером на островах Эксума. Он посмотрел на ее ступни, коричневые, узловатые и загрубевшие. Он любил ее ступни.

— Как я только смогу опять носить туфли? — проговорила Элизабет. — Может, я получу работу в каком-нибудь банке или трастовой компании.

— Если мы когда-нибудь доберемся туда. — Гриффин указал на поникший грот.

— Ветер опять повернет.

— Может быть. Но у нас нет времени.

Он наклонился вперед, к ключу зажигания, чтобы включить двигатель.

— Не надо.

— Ты думаешь, мне это нравится? Человек будет на пристани в понедельник утром, и нам бы тоже не мешало быть там в это время.

— Подожди секунду. — Элизабет подняла руку, удерживая мужа. — Дай я сначала проверю.

Гриффин пожал плечами и откинулся назад, а Элизабет спустилась вниз. Он услышал треск атмосферных помех, пока она настраивала радиопередатчик, а затем голос Элизабет, проговоривший в микрофон:

— Радио гавани Бермуда, радио гавани Бермуда. Радио гавани Бермуда, это яхта «Северанс».

— Яхта «Северанс», это радио гавани Бермуда, — ответил голос со станции в пятнадцати милях к югу. — Переходите на волну шесть-восемь, пожалуйста, и будьте готовы принимать передачу.

— "Северанс" переходит на шесть-восемь, — сказала Элизабет, и потом наступила тишина.

Гриффин услышал небольшой всплеск у кормы судна. Он посмотрел за борт и увидел с полдюжины серых бычков, толпящихся у клочка желтых саргассовых водорослей и вырывающих друг у друга крошечных рачков и других существ, которые укрылись у плавающих стеблей и пузырьков. Гриффину нравились саргассовые водоросли, так же как нравились буревестники, которые говорили ему о свободе, и акулы, которые говорили ему о порядке, и дельфины, которые говорили ему о Боге. Саргассы говорили ему о жизни. Они путешествовали по воде, гонимые ветром, и несли пищу мелким животным, которые становились пищей для более крупных, и так далее по всей цепи питания.

— Яхта «Северанс», радио гавани Бермуда... передавайте.