Я покачал головой.

— Не сегодня.

— Ладно, — проговорил он. — Тогда давай.

Я устроился в седле, натянул поводья, выехал со двора и поскакал по окраинам Ньюмаркета. В Лаймекилне я уже мчался во весь опор, с каждым ярдом продвигаясь на север. Мартин ехал на спокойной пятилетней лошади и пытался от меня не отставать. — Тебе нужно подбодрить его и пустить в галоп на три фарлонга, а затем проехать милю на пробу, чтобы утереть нос Гулливеру. Это последний забег Флотиллы перед скачками в Данте, так что ты уж постарайся. О'кей?

— Да, — откликнулся я.

— Подожди, пока я сюда поднимусь, — сказал он, — и прослежу.

— Ладно.

Он с довольным видом отъехал к наблюдательному пункту в полумиле от меня.

Оттуда он мог хорошо разглядеть, как я пущусь в галоп. Я обмотал поводья вокруг своих искусственных пальцев и почувствовал, как лошадь потянула их. В моем положении легко можно было неуклюже сдвинуться, немного распустить удила, и лошадь утратила бы равновесие. В моей правой руке поводья снова ожили. Они как бы передавали лошади, что ей нужно делать. Они говорили с Флотиллой, а он отвечал мне, куда мы едем, как и с какой скоростью. Наш тайный язык, доступный и понятный лишь нам.

Только бы и дальше так шло, подумал я. Только бы мне удалось сделать то, что в прошлом я проделывал тысячи раз. Пусть мое прежнее мастерство даст о себе знать, и неважно, одна у меня рука или две Он проиграет и в Данте, и в Дерби, и в любой другой скачке, если я сейчас совершу какую-нибудь ошибку.

Молодой парень верхом на Гулливере ездил вокруг меня и ждал, односложно и ворчливо откликаясь на мои замечания. Я принялся гадать, не ему ли пообещали отдать Флотиллу, если бы я не приехал. Я спросил его об этом, и он брюзгливо выдавил из себя «да». Ничего, подумал я. Твоя очередь еще подойдет.

Мартин взмахнул рукой, указав, чтобы я пустился в галоп. Парень на Гулливере ударил коня пятками, и тот сразу пошел быстрее, не дождавшись нашего совместного старта. Ах ты дрянь, подумал я. Делаешь то, что тебе хочется, но я пущу Флотиллу как нужно на таком расстоянии, и плевать мне на твои капризы.

Скакать на Флотилле было одно удовольствие. Внезапно все пошло как надо, словно я не переставал ездить вплоть до нынешнего дня с двумя здоровыми руками.

Я точно распределил левую часть поводьев между здоровой рукой и протезом и ощущал, как подрагивают удила. Если я и не продемонстрировал самый лучший стиль, какой когда-либо видели в Хефе, то, по крайней мере, достойно справился с заданием.

Флотилла уверенным галопом пронесся по дорожке и без труда опередил Гулливера. Будь я на другой лошади, я бы непременно отстал, но с таким фаворитом, как Флотилла, сумел проехать еще шесть фарлонгов. Я преодолел еще милю и пришел к финишу, не снижая темпа и туго натянув поводья. Отличный конь, заключил я, когда мы двинулись назад легким галопом. Он произведет впечатление на скачках в Данте.

Я сказал об этом Мартину, когда присоединился к нему по дороге домой. Он обрадовался и рассмеялся.

— Ты по-прежнему можешь ездить. Ты выглядел как и тогда.

Я с трудом удержался от вздоха. На какой-то момент я вернулся в потерянный мной мир, но Сам-то я был уже другим. Я мог пуститься в галоп и Проехать, не чувствуя себя последним ослом, но, увы, это был не Золотой Кубок в Челтенхеме.

— Спасибо за потрясающее утро, — проговорил я.

Мы пешком дошли до конюшни Мартина и позавтракали, а потом отправились посмотреть, какую огромную работу он провел, готовясь к скачкам. Когда мы вернулись, то еще немного посидели в офисе, выпили кофе, поговорили о том о сем, и наконец я с сожалением заметил, что мне пора ехать. В эту минуту зазвонил телефон. Мартин взял трубку и тут же передал ее мне.

— Это звонят тебе, Сид.