Борис оглянулся, прикрыта ли дверь к отцу, и понизил голос:

— Как тебя понимать? Считаешь, что война будет длиться долго?

Курчатов раздраженно тряхнул головой. Вздор! Война не продлится долго, слишком уж мощные силы брошены в пекло сражений. Жестокость схватки предъявляет особые требования. От каждого нужен немедленный эффект — срочная помощь стране! Можно ли заниматься прежними исследованиями, зная, что помощи от них в ближайшие критические дни наверняка не будет? Не означает ли это, что самоустраняемся от войны? И что такой самоустраненностью объективно помогаем врагу? Она ведь ему выгодна!

— Говорю тебе, понадобимся — призовут. Сверху видней, кто и где нужен. Чего ты хочешь конкретно?

Ответить конкретно Курчатов не мог. Чувство, охватившее его, еще не стало четким. Это было смутное томление, а не ясное желание. Они возвратились с Мариной домой поздно, еще поговорили, еще попили чай, еще послушали ночную сводку. Марина уснула не сразу, он совсем не уснул. Так началось то, чего он никогда не знал, — бессонница, отсутствие сна не от занятости, а от мучительного ощущения пустого времени, текущего сквозь тебя, — оно было пусто, потому что все, чем он мог заполнить его, не отвечало грозной сути момента.

Курчатов тихо встал, тихо ходил по комнате, стараясь не разбудить жену. Он приказал себе покончить со смутными ощущениями. Томление нужно заменить пониманием. Исследовать самого себя — чего хочу, что могу? Исследования были его профессией — самоанализ должен привести к ясности. Но в мозгу вспыхивали картины, а не рассуждения. Курчатов думал о битве, сотрясавшей землю, мысленно участвовал в сражении.

Под утро он задремал в кресле. В этот день он опоздал в институт. В коридорах было полно, никто не работал, шли слухи, что готовится реорганизация Физтеха. Курчатова остановил Алиханов. Как им быть с их лабораториями? Он понимает одно: в момент великих сражений не до исследований спектров быстрых электронов. Он еще не знает, где и кому понадобятся он сам и его сотрудники, но готов ко всему. В их разговор вмешался проходивший мимо Соминский, заместитель Иоффе. Он не уполномочен решать судьбы ядерных лабораторий, но может сказать, где сейчас нужны люди. Тот, кто пойдет к Александрову или Кобзареву, не раскается, штаты там увеличиваются, тематика для физика интереснейшая! Алиханов раздраженно махнул рукой и удалился к себе. Курчатов пошел к Иоффе.

Иоффе был мрачнее тучи. На его стол лились нескончаемым потоком предупреждения и предписания, напоминания и приказы. Требования характеристик на призываемых сотрудников он передавал в отдел кадров, часть бумаг рассылал по лабораториям, остальные оставлял под рукой.

— Где вы были, Игорь Васильевич? Столько вопросов решать! Главный — перераспределение средств и сотрудников.

И он объяснил, что лаборатории, работающие непосредственно на оборону, расширяются, в них будут направлены новые люди. Это относится, прежде всего, к группе Юрия Борисовича Кобзарева, разрабатывающей системы радиолокации. Опытные радиолокаторы Физтеха прошли испытания на Дальнем Востоке, получили высокую оценку, надо налаживать их серийное изготовление. Расширяется и лаборатория Анатолия Петровича Александрова, та тоже работает по заказам военведа, и лаборатория броневых материалов, возглавляемая Владимиром Лаврентьевичем Куприенко. Что до исследовательских групп, не связанных непосредственно с обороной, то ассигнования на них уменьшаются, штаты сокращаются, а освобожденные сотрудники вливаются в оборонные группы. В ядерных лабораториях программа исследований сильно сокращается.

Курчатов слушал, хмуро уставясь глазами в пол. В сообщении директора института не было ничего неожиданного. Вчера Курчатов говорил брату и о том, что ассигнования на ядерные работы сократят. Иоффе извещал, что надо теперь сконцентрироваться на «горячих темах», а Курчатов с горечью думал, что и старые масштабы ядерных работ, если бы они сохранились, были бы уже неэффективны.