И он подал письмо

– Почтальон! – крикнул Павлик.

– Почтальон! – проговорила мать;

– Постальен! – повторила Катя.

– Ну, – сказал человек с сумкой. – А вы думали кто?

– Мы думали – монтер, – смутившись, ответила мать. Когда пришел отец, то в первую очередь спросил, был ли монтер. Услышав, что не был еще, он очень огорчился.

– А может, сегодня и не придет? И от этой мысли всем стало грустно. Только в пятом часу явился настоящий монтер. Павлик не отходил от него ни на шаг, следил за каждым его движением.

Монтер подошел к счетчику, выкрутил пробку, посмотрел: проволочка, что проходила через нее, была целая. Вкрутил назад и выкрутил другую. Там проволочка была порвана.

– Я вам временно соединю проволочкой, – сказал он, – а там вы сами купите новую пробку и вкрутите;

Он взял тоненькую проволочку, обмотал один конец вокруг металлического конца пробки и вкрутил назад.

Павлик жадно следил за этой работой, все заметил, и, когда электричество загорелось, задумчиво произнес:

– Так мы и сами могли бы сделать…

– Конечно, могли бы! Чего уж проще: купить новую пробку и вкрутить ее, – улыбаясь, проговорил монтер, а потом, уже серьезно, добавил: – Но имейте в виду, что пользоваться проволочкой надо очень осторожно и только в крайнем случае. Если поставишь более толстую проволоку, то можешь наделать беды не только себе, но и соседям. Лучше всего иметь запасную пробку, а для этого не надо никакой техники.

Когда монтер вышел, Павлика охватила и обида, и злость, что из-за такой чепухи пришлось столько натерпеться.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

где говорится, как мать воевала со сковородкой,

как Клаве надо было откусить гвоздь

и как тетка Марья сбилась с панталыку.

Еще в сенях Клава услышала, как мать ворчит:

– Вот несчастье-то на мою голову! "Что такое случилось?" – встревожено подумала Клава. Сначала она почувствовала приятный запах, а потом, уже войдя на кухню, увидела, что мать печет на примусе оладьи – и больше ничего, и никаких несчастий ни на голове матери, ни вокруг.

Немного странным было лишь то, что мать очень уж резво прыгала около примуса.

Пустилась в пляс и Клава, но только от радости.

– Ой, мамочка, как хорошо, что ты оладьи печешь!

– Знаю, что тебе есть хорошо. А вот попробовала бы сама печь на этой непослушной сковородке.

– Я тебе помогу, мама.

– Толку-то от твоей помощи. Сидела бы лучше да уроки учила. Добрые люди спать уже собираются, а ты где-то еще бродишь.

– Я же говорила, что у нас сегодня физкультурный кружок, – сказала Клава и пошла в комнату раздеваться. Мать, ворча, снова принялась плясать вокруг примуса, собственно говоря, не вокруг примуса, а вокруг сковородки. В ней, непослушной, и был корень зла.

А корень этот заключался в том, что ручка сковородки держалась на одной, да и то расхлябанной заклепке. От другой остались лишь две дырочки.

Чтобы пользоваться этой сковородкой, нужно было радеть мастерством циркача-жонглера, который может крутить на палочке тарелки, или держать их на одном пальце, или поставить ребром на нос, или еще что-нибудь в этом роде.

К сожалению, мать такой науки не проходила, поэму сковородка совсем не слушалась ее и вертелась, как сама хотела. А хотела она вертеться главным образом влево. Если же это ей не удавалось, то – вправо. А прямо держаться избегала всякими способами.