– Всё нормально. Прости, что вот так, без предупреждения вышло… И ещё… кхм… Ты, это… меня сразу не убивай, когда увидишь. И не пугайся сильно.
Червячок тревоги, превратившись в дракона ужаса, вцепляется зубами мне в нутро.
– Что… В чём дело?
Ты посмеиваешься на том конце линии.
– В парикмахерскую идти уже не нужно. Илюха предоставил свои услуги – бесплатно. В общем, подстригли меня.
В течение следующих сорока минут я жду твоего возвращения. Самочувствие стремится к нулю, а головная боль – к бесконечности. Таблетка, вода. Шелест старой ивы за окном. Нестерпимо яркое солнце в окнах соседнего дома. Утро…
И вот, звонок домофона. Это непривычно: обычно ты открываешь своим ключом. Может, потеряла?
– Да…
– Лёнь, это мы, – слышу я твой усталый и ласковый голос. – Открывай, птенчик… Ключи долго искать, завалились куда-то… – И смешок.
«Мы»? Значит, ты не одна. Мне это не нравится, но ничего уже не поделать: придётся впускать всех, кто пришёл с тобой. Честно говоря, мне не до разборок: главное, ты в порядке, жива и здорова, и невероятное облегчение, как ни странно, отнимает у меня остатки сил. Наверно, это и к лучшему.
Тебя сопровождают двое парней. Одного из них я узнаю по цвету волос: это Ваня, второй гитарист, у которого была передозировка. Надо же, живой… Годы его изменили. Волос на его голове осталось поменьше: вместо рыжей копны а-ля «взрыв на макаронной фабрике» – «три волосинки», остриженные под машинку. Но глаза всё те же – круглые, карие и внимательно-живые. «Как у шимпанзе», – думается мне почему-то. Худой, как скелет, но главное – живой, и мне отчего-то становится радостно. Человек выжил. Разве это не хорошо?
Илью я не запомнила и сейчас вижу как в первый раз. Коренастый, крепкий, круглоголовый, с ямочками, вспрыгивающими на щеках при улыбке. Тёмная футболка и джинсы, барсетка и кроссовки, а в зрачках – искорки-иголочки жизнерадостного блеска. Хороший парень, решаю я. Да ты бы и не смогла ужиться в группе с плохими людьми.
Ну, а ты, главная героиня моих ночных волнений, виновато прячешься за спинами ребят. На твоей голове – бейсболка, причём явно чужая, потому что уходила ты без головного убора.
– Ты уж прости, – извиняется передо мной Илья, поблёскивая весёлыми искорками в зрачках. – Давно с Янкой не виделись, вот и посидели маленько…
Я впускаю всех трёх товарищей. Глубоко надвинутая бейсболка не даёт мне понять, есть ли на твоей голове волосы или нет, но когда ты со вздохом её снимаешь…
– Ё-моё, – вырывается у меня.
Сначала твоя бритая голова приводит меня в ужас. Жуткое зрелище! Мне дико видеть тебя совсем без волос, ты сама на себя не похожа с этой «причёской» – а точнее, с отсутствием таковой.
– Не бей, пожалуйста… – Ты шутливо прикрываешься руками.
Бить тебя мне отнюдь не хочется, а хочется от души отодрать за уши, смешно торчащие на круглой голове. А в горле ни с того ни с сего застревают слёзы:
– Ты хоть представляешь себе, какую ночь я пережила?!..
– Прости, птенчик, – шепчешь ты.
Я не сопротивляюсь твоим рукам, которые обнимают меня и гладят по щекам. До меня вдруг доходит, что ты ласкаешь меня при Ване и Илье, и мне хочется сжаться в комочек… Но им, видимо, всё давно известно о тебе, потому что оба подмигивают, а Илья говорит:
– Вот честно, завидую я тебе, Яныч. Красавица у тебя жена. Мне б такую!..
Они любят тебя такой, какова ты есть.
Что мне остаётся? Я завариваю чай. А ребята переглядываются:
– Может, пивка?
Ты твёрдо отвечаешь:
– Нет, мужики, всё. |