«Это не только история убитой девушки, — писал Торп в предисловии, — но также история ее сестры, той, что осталась жить. Я лично знаю ее. И надо признаться, знаю довольно хорошо. Существенная часть данной книги записана непосредственно со слов Элли Эндерлин, с которой я подолгу беседовал и которая неделями и месяцами после смерти своей сестры всеми силами стремилась поддержать родителей, стать, как по волшебству, хорошей дочерью».

Самое смешное, что если у меня и был шанс стать «хорошей дочерью», с выходом книги он свелся к нулю. Мама еще прилагала героические усилия, чтобы обращаться со мной по-прежнему, но папа не скрывал разочарования. Я слышала это разочарование в папином голосе, видела в устремленных на меня глазах. Честолюбивая у меня была семья — папа, с его успехами в финансовом консультировании; пользующаяся уважением мамина адвокатская практика; расцветающий гений Лилы. И лишь одна посредственность — брешь в генетическом коде, подрыв семейной установки на успех. Пока жива была Лила, папа предпочитал закрывать глаза на мою заурядность. Имея в семье такой талант, как Лила, можно было позволить второму ребенку оставаться середнячком. И после ее смерти он некоторое время еще пытался отыскать во мне что-то хорошее, словно выдал кредит доверия, впервые в жизни заинтересовался моей учебой, часто спрашивал о занятиях, о том, к чему я стремлюсь. Я, как водится, старательно подбирала подобающие ответы, всячески скрывая, что большинство уроков прогуливаю, а мои обещания пойти по маминым стопам гроша ломаного не стоят. На короткий период папа, похоже, искренне в меня поверил.

Но вышла книга — и все изменилось. Наши разговоры становились все короче и короче, а молчание — все напряженней. Думаю, он с трудом сдерживался, чтобы не высказать то, что у него на уме: книга — целиком и полностью моя вина, своей болтливостью я выставила нашу семейную трагедию на всеобщее обозрение.

Шесть

Шестая глава «Убийства в Заливе» точно лучом прожектора высветила частную жизнь нашей семьи. Озаглавленная «Повесть о двух сестрах», глава посвящалась отношениям между мной и Лилой. Той ночью я читала книгу, и меня с души воротило от вышедшего из-под пера Торпа двойного портрета. Неужели понять и оценить нас и впрямь не составляет никакого труда?

«Одна была высокой, смуглой и темноволосой, — так начиналась глава, — другая — миниатюрной и белокурой. Одна — гений в математике, другая запоем читала беллетристику».

И то и другое — по сути верно, хотя манера изложения подразумевает свойственное сказкам противопоставление, которое в жизни отсутствовало. Лила и впрямь почти на восемь сантиметров переросла меня, у нее действительно были папины темные волосы и оливковая кожа, а мне по наследству от маминых шотландско-ирландских предков достались рыжие волосы, светлая кожа и невысокий рост. И тем не менее мы были очень похожи, о чем люди часто говорили, видя нас вместе. У обеих — темно-карие глаза, ямочки, одинаковый овал лица. У обеих — мамины невысокие скулы и папин прямой, строгий нос. И обеим здорово повезло со ртом — счастливая генетическая случайность соединила изогнутость маминых и пухлость папиных губ.

Рядом с первым абзацем шестой главы была помещена фотография — мы с Лилой в день ее выпуска из университета Беркли. Она — важная и представительная, в мантии и в шапочке с кисточкой, длинные волосы собраны на затылке. А я — в сарафане и босоножках, с рассыпавшимися по плечам волосами, вполне соответствую образу беззаботной младшей сестренки. И для усиления контраста — Лила если и пользовалась косметикой, то очень умеренно: капелька туши, светлая помада: я же щедрой рукой мазалась ярко-красной помадой. Фотография изначально была цветной, и потому при черно-белом воспроизведении, да еще на дешевой, пористой бумаге моя помада выглядела совсем темной.