Как долго я буду любить тебя?      

Я приминаю землю вокруг посаженных саженцев помидор, поливаю и присаживаюсь на корточки. Время движется к полудню, и сицилийское солнце греет все сильнее мне в спину. Я натягиваю ковбойскую шляпу пониже на лоб и поднимаюсь в вертикальное положение. С трудом выпрямляя свою больную спину, направлюсь обратно к дому. Таша скоро уже будет дома. Иван, наш второй сын, повез ее на рынок за крабами к обеду.

Я прохожу мимо оливковой рощи, где Таши похоронила всех своих собак. Их было много. Даже Сергея. Она эксгумировала его тело и привезла сюда, чтобы похоронить рядом с собой.

Почти уже близко к дому я вижу нашу дочь, Татьяну (которая должна быть у себя в доме) бегущую ко мне, и я столбенею на месте. Потом какая то сила подталкивает меня вперед, я бегу. Мы встречаемся у деревянных качелей, на которых любим сидеть с Ташей и смотреть на закат, ужиная и выпивая водку.

– Что случилось? – спрашиваю я, схватив ее за плечи. У нее глаза красные, она плакала.

– Мама, – выдавливает она, переводя дыхание.

У меня сердце останавливается от страха.

– Что? – резко требую я.

– Иван повез ее в больницу. Она поскользнулась на мокрой плитке на рынке и упала. – Ее глаза наполняются слезами. – Ах, папа, Иван нес ее на руках, потому что она не могла идти. Он пытался дозвониться до тебя, но ты не подходил к телефону.

– Я работал на огороде. – Я хватаю ее за руку и тяну к дому. – Давай, поехали в больницу.

– У тебя руки все в земле, папа.

Я опускаю взгляд на свои руки, да на них видна земля. Я мою руки на кухне, потом мы идем к ее машине. До больницы ехать почти сорок минут. Я постоянно звоню Ивану, но его телефон выключен.

– Вероятно, в больнице не разрешают пользоваться телефонами, – говорит Татьяна.

– Ты не можешь ехать быстрее? – прошу я свою дочь.

– Я и так еду быстро, насколько могу.

Внутри я чувствую холод. Я начинаю молиться про себя. «Пожалуйста, не позволяй ей испытывать боль. Отдай эту боль мне. Я смогу выдержать ее лучше, чем она».

Через тридцать минут мы останавливаемся у больницы и спешим внутрь. Мы спрашиваем на стойке регистрации, нам указывают, где могут быть мой сын и Таша. Мы бросаемся в травматологию, и я вижу ее на каталке. Она выглядит такой маленькой и ранимой на этой огромной кровати. Я кидаюсь к ней, и она улыбается мне сквозь боль.

– Моя жизнь, моя любовь, – шепчу я.

– Всего лишь вывих, но я попыталась их уговорить, чтобы они дали мне на всякий случай морфин, – говорит она с ухмылкой.

Слезы облегчения выступают у меня на глазах. О, Боже! Я даже не могу себе представить свою жизнь без моей Таши. Она все время поддразнивает меня, называя сильным и молчаливым. Я имею в виду, не тихим, а молчаливым, но когда я говорю ей прекратить, через пару минут начинаю чувствовать себя неуютно, так мне хочется услышать ее голос.

– Я подумал, что ты сломала ногу. Татьяна сказала, что Ивану пришлось нести тебя, – говорю я.

– Ты же знаешь, что Иван точно такой же, как и ты. Он даже хуже, чем ты в своей заботе обо мне. Я могла бы спокойно пойти сама, но он сказал, что мне нельзя двигаться. На самом деле, было даже как то неловко. – Бормочет она себе под нос. – Люди, наверное, подумали, что я настолько стара, что даже не могу ходить или что то в том же духе.

Я касаюсь ее лица, пробегаю подушечками пальцев по ее щекам.

– Тебе только семьдесят, у тебя даже нет морщин.

– Ты снова разглядывал семидесятилетних старух? – со смехом спрашивает она.