– Нет, это я играю, – смутилась Люспена и щеки ее стыдливо зарделись. Отчего‑то Эгин был уверен в том, что это смущение не деланно, хоть и говорят, что смутить куртизанку так же непросто, как поднять медведя на столовой вилке, как на рогатине.

Пока они шли обратно к дому, Эгин размышлял о том, что Есмар, конечно же, оказался не дураком, когда говорил, что в Вае есть одна стоящая женщина, но такая, которая даст фору многим столичным. Теперь Эгин понимал, что при всей парадоксальности этого утверждения оно не было ложным. Понимал он и еще кое‑что.

А именно: не исключено, что рах‑саванн Гларт был убит кем‑то из ревности. Из нормальной, человеческой, вполне мужской и вполне естественной ревности. И даже чин тайного советника, какой оберегал бы Гларта в любой другой ситуации, и даже его таланты фехтовальщика, и все остальное, не смогли остановить злоумышленника, которым двигало чувство древнее, как само мироздание.

Да, милостивые гиазиры, глядя на тонкий стан Люспены и ее губы, будто бы готовые к поцелую в любой момент дня и ночи, в эту версию можно было поверить с легкостью.

x 22 x

– Говорят, вы состояли в связи с покойным? – начал Эгин, усаживаясь по правую руку от Люспены на расстоянии, чуть меньшем официального, но все‑таки вполне целомудренном.

– Да, это так.

– Так кто же его убил?

Прямота вопроса, разумеется, застала Люспену врасплох. Она, возможно, думала, что Эгин станет сейчас расшаркиваться и подолгу кружить вокруг до около, а она покуда сообразит, что ей врать. Дудки.

– По совести, я ума не приложу, гиазир Йен, – сказала та в растерянности и опустила глаза.

Как бы сам собой обозрению Эгина открылся богатый лиф ее платья, у края которого обольстительно красовалась белая грудь госпожи Люспены, противоестественно приподнятая лифом вверх, опять же на столичный манер.

– Может быть, у вас есть подозрения?

– Есть. Это кто‑то из людей Багида. Или из людей Круста.

– Но ведь сказать так – это все равно как сказать, что наверняка Гларта убил человек, а не заломал медведь. Почти то же самое.

– Согласна, гиазир Йен. Согласна.

При этих словах длинный указательный палец Люспены буквально смахнул с плеча одну из бретелек, придерживавших лиф, и та упала на предплечье. Намек, не понять которого, будучи мужчиной, невозможно.

Но в то утро Эгин был поразительно недогадлив. Он дурно спал ночью. Он дурно провел предыдущий день. И, главное, вот уже три недели он слишком много думал об одной столичной барышне с каштановыми волосами. Той, что стала супругой гнорра. Мысли об Овель делали Эгина бесчувственным, словно бревно, и холодным, словно черные пещеры на морском дне близ Перевернутой Лилии. А потому он, не поведя бровью, спросил:

– Ты ведь не местная, правда?

– Правда, я сирота. Меня выбросили с корабля и я осталась здесь жить.

«Очень трогательно!» – отметил про себя Эгин. Он не верил ни одному ее слову.

Эгин наклонился к Люспене и припечатал невинный поцелуй к ее маленькой груди. Люспена едва ощутимо вздрогнула и запустила свою мягкую ручку в волосы Эгина.

Впрочем, дальше этого в то утро дело не зашло.

ГЛАВА 2. СИЯТЕЛЬНАЯ

ПИННАРИН, 62 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ

Двадцать девятый день месяца Ирг («предновогодняя неделя»)

x 1 x

Писем было много. В конце года каждый тайный советник каждого уезда присылал в Свод Равновесия отчет. Уездов в Варане было тридцать четыре и в некоторых действительно совершались серьезные преступления.

Приходилось читать все и читать обстоятельно. Чтобы решить, куда направить аррума, куда – отряд «лососей», куда – сотню тяжелой кавалерии.