Через пролом в стене во внутренний двор Кедровой Усадьбы проникли несущие смерть. Кто они? Это оставалось для Эгина полнейшей загадкой. Но то, что они несут смерть, было слышно по истошным воплям в полумраке – заспанная дворовая челядь и вооруженные пастухи Круста явно погибали от чьей‑то беспощадной и сильной руки. Факела, которые держали в руках неизвестные люди, одетые на манер любой здешней голытьбы и вооруженные по преимуществу топорами, не давали света той части двора, где у основания господского дома ютились флигеля прислуги. А самое важное сейчас происходило именно во флигелях, потому что именно туда смерть пришла первой. Эгин и слышал, и чувствовал это.

Люди с факелами (а их было около двадцати – довольно много по здешним меркам) не торопились приближаться. Они ждали, пока загадочный кто‑то (или что‑то) выполнит всю черную работу за них. На горцев эти люди похожи не были. На горожан – тоже. Итого, два варианта: либо Круст что‑то не поделил со своими людьми и теперь они пришли мстить жадному господину, либо Круст что‑то не поделил со своим соседом Багидом, хозяином Серого Холма, и теперь люди Багида пришли распустить красного тритона по всему крустову поместью.

За спиной Эгина Круст срывающимся голосом отдавал приказания своим телохранителям, никак не унималась едва раненная Эгином супруга управителя и вообще царил полный хаос – уменьшенное зеркальное отражение той леденящей кровь невнятицы, которая творилась сейчас в темноте.

И все происходило очень быстро. Очень и очень быстро. Эгин почему‑то подумал, что на губах Лормы еще жив его, Эгина, солоноватый вкус.

За порядок и спокойствие в уезде Медовый Берег в первую очередь отвечал он, тайный советник Йен окс Тамма, и он же – аррум Опоры Вещей. Все что успело уложиться в последних два коротких колокола, превосходило пределы мыслимого. Для него, Эгина, начиналась тяжелая работа. Ну что же – пора работать. И ломать из себя гражданского тайного советника теперь уже совершенно бессмысленно.

– Именем Князя и Истины! – заревел Эгин. – Немедленно прекратить! Это говорю я – Эгин, аррум Опоры Вещей!!!

В подтверждение своего ора Эгин достал свою Внешнюю Секиру и выставил в окно. Сорок Отметин Огня на его жетоне блеснули в сумраке крошечными, но очень яркими голубыми искорками.

К собственному немалому удивлению, он был услышан. Четыре стрелы выпорхнули из темноты. Выпорхнули совершенно неожиданно – Эгин не мог и помыслить, что кто‑то здесь осмелится стрелять в аррума – и поэтому он был слишком расслаблен, чтобы суметь отвести их.

Одна стрела звякнула о жетон и отскочила прочь. Другая, о Шилол, надорвала ему правое ухо и скользнула дальше, ему за спину. Третья и четвертая попали бы ему прямо в сердце, не повстречайся они с заговоренной сталью очень тонкого и подогнанного точно по его мерке легкого нагрудника. Такие носят только аррумы и пар‑арценцы. Такие простой стрелой не возьмешь. Лучшие доспехи есть лишь у гнорра.

Эгин мгновенно присел, оглянулся за спину, увидел, что пастухи, обнажая свои кургузые мечи, опрометью покидают зал, Круст Гутулан оседает на пол со стрелой под затылком («Она ведь предназначалась для меня», – с отстраненной хладнокровием насмерть перепуганного человека подумал Эгин), а Лорма с расширенными от ужаса глазами смотрит на него и не понимает, не понимает, не понимает ровным счетом ничего.

Супруга управляющего сплюнула на затихшего Сорго, который неподвижно валялся на столе словно отыгравшая механическая кукла, перехватила свой нож в левую руку и пошла прочь из зала вслед за пастухами. И только сам управляющий не ушел. Он присел на колени у головы упавшего Круста, наклонился и что‑то зашептал тому в ухо. Заклинания? Проклятия? Эгину было все равно.

Все. Разговоры закончены. После четырех стрел, выпущенных в него из темноты, аррум Свода Равновесия имеет право испепелить весь Медовый Берег.