— А какой же свободой ты так дорожишь?

Гвендолин была удивлена его спокойствием.

— Когда вступаешь в брак, сразу лишаешься свободы выбора. Ты не должен быть ни с кем, кроме своего супруга, не можешь идти никакой другой дорогой, кроме одной…

— А сколько же сейчас перед тобой разных дорог, дорогая? У меня сложилось впечатление, что у английской аристократки выбор довольно ограничен. Обязанности всегда одерживают верх над желаниями…

О да, Гвендолин выросла с сознанием того, что не может поступать только так, как ей хочется, а обязана делать то, что должна. Возможно, именно против этого она и бунтовала.

— И кроме того, лично я, — продолжил Нараян Бахадур, — не воспринимаю брачные узы как цепи. В молодости вести холостой образ жизни приятно и интересно, но сейчас мне уже за тридцать. И я точно знаю, чего хочу в жизни.

— Но ты хочешь не меня.

— Нет, тебя. Именно тебя!

— Из-за моего имени и связей?

— Изначально, да.

Ее сердце билось как бешеное. Как, как сказать ему, что он ошибается? Что она всего лишь жалкая самозванка?

— А что конкретно тебе нравится во мне?

— Все. Абсолютно все.

— Потому что я — урожденная Пендерлинк?

— Потому что ты умная, смелая, независимая, интересная.

Гвендолин не знала, как на это ответить. Что ей думать… чувствовать?

— Но тебе не пришло бы на ум жениться на мне, не будь я Пендерлинк.

— А ты не приняла бы моего предложения, не будь я принцем.

Она запуталась, окончательно запуталась.

— Знаешь, мне кажется, из нашего брака ничего хорошего не выйдет. Мы оба слишком сильные и самоуверенные.

— А ты считаешь, что лучше заключать брак между сильной и слабой личностью? Полагаешь, что каждый из нас выиграл бы, связав свою судьбу с холодным или бесхребетным партнером?

Гвендолин заглянула ему в глаза. Возможно ли, что он готов принять ее такой, какая она есть, — горячую голову, строптивую, своевольную и все остальное прочее?

Она потянула руку, пытаясь высвободиться, но он не отпускал.

— Ты чего-то боишься. Но это «что-то» не секс. Я абсолютно уверен.

Она опустила глаза вниз, на их переплетенные пальцы. Как бы ни приятно ей было его прикосновение, но оно быстро станет символом тяжелой неразрывной цепи.

— Брак сковывает женщину.

— Нет.

— Ты мужчина, ты не можешь этого знать.

— Да, я мужчина и никогда не позволю себе сковать женщину по рукам и ногам.

— Это происходит само собой — замужество, материнство, дети. Все это меняет женщину. Ее приоритеты становятся иными. Обязательно. Иначе и быть не может.

Нараян Бахадур так посмотрел на нее горящим взглядом своих черных глаз, что у нее закружилась голова.

— Разве это так уж плохо?

— Да, если ценишь свободу.

— А твоя свобода, она настолько ценна?

Гвендолин начинала задыхаться. Сам воздух, казалось, сгустился, стал давить на нее. Господи, он не понимает, ничего не понимает! Он же не видел, как ее мать, хоть и начинавшая в жалком кафе, но обладавшая безусловным талантом, стала пленницей приличий и благопристойности, отказалась от возможной танцевальной карьеры, чтобы поддерживать все начинания отца. Как Беатрис оказалась в заточении в роскошном замке Страттфордов, лишенная обычных человеческих привилегий.