— Как ты ошибаешься, Вульф, — заговорила она, смахивая со щек слезы. — Алексу нравилось руководить компанией, и он не вышел бы из дела, даже решись ты возглавить правление. Он был бизнесмен до кончиков ногтей и получал от этого удовольствие. — Син нисколько не сомневалась в справедливости своих слов. — Ничего не изменилось бы, останься ты тогда в компании. Я верю, что у каждого из нас свой срок, Вульф. Он истекает, и человек умирает — в авиакатастрофе или как-то иначе, но неизбежно. Семь лет назад пробил час Алекса, только и всего. Это ужасно, но ничто из того, что ты мог сделать или сказать, не повлияло бы на ход вещей.

Он закрыл глаза и медленно раскачивался в такт ее успокаивающим словам.

— Где ты была семь лет назад? — Он глубоко вздохнул, словно выздоравливая после тяжелой болезни. — Почему все это ты не сказала мне раньше?

Потому, что находилась под гипнозом Барбары, — вот почему! Нет, она не верила ей больше: чары рухнули. Син уже не та наивная девочка, на неопытности которой так умело сыграла Барбара, так ловко использовав страх Син потерять Вульфа, лишиться его любви... Но что в этом проку? Она опоздала на семь лет!..

— Ты не представляешь, как я жалею, что меня не было рядом. — Син смотрела на него глазами, готовыми вобрать и растворить в своей глубине любые его печали. — Какие же мы дураки, Вульф!

Он ослабил свою хватку и теперь очень бережно, лишь слегка удерживал ее за плечи, осторожно поглаживая большими пальцами нежную кожу в основании шеи.

— Скажи, что еще не поздно, Син. — Он не отрывался от ее все простивших и принявших глаз. — Ведь мы сможем повернуть время вспять?

Боясь поверить тому, что слышит, и — не дай Бог! — спугнуть наконец случившееся с ней чудо, Син смогла только позвать охрипшим от слез голосом:

— Вульф...

— Я ни на минуту не переставал любить тебя, хорошая моя. — И глаза его снова стали похожи на теплый от солнца янтарь. — Увидев тебя в доме Джеральда, я словно с ума сошел. Мне годился любой предлог, чтобы увидеть тебя, услышать твой голос, коснуться тебя... Так было и сегодня, когда Ребекка обмолвилась, что ты спрашивала обо мне. Я должен был сегодня же вернуться в твой «кукольный» домик!

— И я всегда любила тебя, тебя одного, Вульф... — И, не дожидаясь, пока он решится обнять ее покрепче, Син прижалась к нему, ища его силы... его близости и любви... Как приятно было хотеть его и знать, что он принадлежит только ей — весь и всегда!..

Он тоже хотел ее; об этом говорили его ненасытные губы, покрывающие поцелуями — легкими, как крылья бабочки, — ее лицо, шею, плечи... Наконец он приник к ее рту, как к живительному источнику, единственному спасению для него, измученного долгими скитаниями по пустыне нелюбви...

— Ты выйдешь за меня, Син? — спросил он, едва отдышавшись после поцелуя. — Сделай меня счастливым!

— Да... Да! Иначе я сама никогда не буду счастлива. — Она снова спрятала пылающее лицо у него на груди; она никому не даст разлучить их опять, потому что ни дня не сможет прожить без него...

И еще она думала, что всегда будет хотеть его так же, как хотела сейчас, воском плавясь в его жарких руках, истекая горячим соком...

Он выкрикнул ее имя, как победный клич, и, подняв, как пушинку, отнес драгоценную ношу на диван, усадил к себе на колени и снова принялся целовать...

Она не помнила, как они срывали друг с друга одежду, как — после бесконечных мытарств — соединились впервые по-настоящему прочно, потому что каждый из них знал про другого: это навсегда!.