Диана Машкова. Ты, я и Гийом
Моя любовь – одно твое счастье, Твое счастье – лишь моя воля. С твоей красотой мои мешаются страсти, Твои должны обостряться от боли.
Часть первая Москва
Глава 1
В библиотеке я проводила дни напролет – приходила к открытию и оставалась до тех пор, пока работники читального зала не начинали настойчиво предупреждать о том, что книги пора сдавать. Здесь было чисто, спокойно, уютно, а главное – имелось все, что угодно душе. Такого разнообразия зарубежных изданий, литературоведческих работ, оригинальных источников и переводов не найти больше ни в одном уголке России. Библиотека иностранной литературы имени Рудомино – единственная в своем роде. Пожелтевшие и истончившиеся, как пергамент, страницы книг прошлого и даже позапрошлого века, белые, как сахар, листы только вышедших в свет томов – все было отдано читателям. Целыми днями просиживали здесь голодные студенты-дипломники и такие же, как я, счастливо затерявшиеся между строк бесценных книг аспиранты-филологи. Приходили подготовить статейку или поработать над лекционным курсом преподаватели – профессора и доценты именитых столичных вузов. Вот уже целую неделю, с момента приезда в Москву, я пребывала в совершенно неземном состоянии – ничего вокруг себя не видела, не замечала. Добравшись до книг, о которых раньше только читала в учебниках по зарубежной литературе, завладев произведениями, которые были известны мне лишь по названиям, звучавшим из уст профессоров, я испытывала ни с чем не сравнимое блаженство. Растворялась в строках, переписывала целые страницы, сравнивала, искала, тонула в собственных мыслях и литературном восторге. Кто бы мог подумать, что творчество Гийома Аполлинера, над которым я работала, было знакомо мне лишь наполовину! Оказывается, история литературы практически погребла под собой несколько произведений мастера, способных не просто шокировать – скорее уж взорвать мозг любого мало-мальски приличного человека! Какое там наследие Парижской коммуны и революционные мотивы. Бред! Под стать советской эпохе, породившей эту очередную мистификацию, коих на долю Вильгельма Костровицкого, взявшего себе столь звучный псевдоним, и так выпало превеликое множество. То он, подающий большие надежды юноша, рожденный от «неизвестных родителей», стал Гийомом Макабром (первый псевдоним, придуманный для лицейского журнала), то перевоплотился в даму – Луизу Лаланн (так в 1909-м Аполлинер подписывал свои стихотворения и статьи), то спрятался под мантией папы римского и мускулами Геркулеса на шаржах кисти Пикассо. Нет. Все это было игрой. Настоящая сила его искусства крылась в одном – невероятной чувственности страстного гения. Я сидела за столом читального зала закрыв глаза и все глубже погружалась в собственные, взбудораженные новым открытием поэта мысли. Что делать с первой главой, было понятно: начнем с биографии и хронологии творчества Аполлинера. Личных переживаний Костровицкий никогда не скрывал – его тексты буквально пестрели автобиографическими ссылками, чуть затененными вуалью художественности, – так что увязать «жизнь и творчество» не составит труда. Вторая глава – это анализ прозы, которую, в отличие от стихотворений, знают далеко не все. Новеллы, статьи об искусстве, пьесы, повести, легенды. Во мне проснулся безумный охотничий азарт: поймать то, чего никто не увидел, ухватить за хвост тайный смысл, который скрывается, ускользает и при этом, совершенно очевидно, без устали бродит между строк. Ну а в третьей главе я задумала провести анализ, а по большому счету, презентацию двух невероятных романов: «Подвиги юного Дон Жуана» и «Одиннадцать тысяч палок». Я улыбнулась про себя – заранее представила, как бесстыдная тень эпатажа, всегда привлекавшая меня в искусстве, ляжет и на саму диссертацию. |
