Сам Моисей позавидовал бы тому, как расступалось это живое море, когда кондуктор начала ходить по салону, одной рукой собирая оплату за проезд, а другой держа кружку, наполненную до краёв горячим чаем.

Но были и те, кто совершенно игнорировал выходки троллейбусного бомонда. Один мужчина сидел, закинув ногу на ногу, откровенно наплевав на пожилых людей, стоящих рядом. Тип вёл себя максимально вызывающе: хамил, плевал и даже курил, провоцируя всеобщее негодование.

– Mon ami, – обратилась к нему Сильвия, – я вынуждена просить вас перестать вести себя так, словно вы на стадионе.

Бобикова указала на озлобленных галдящих пассажиров и обозвала их «приличным обществом», которому такое поведение не по нраву.

– Да чхать я хотел на ваше общество! – мужчина достал из кармана какую-то ксиву и показал её всем присутствующим, после чего люди начали отводить глаза в сторону и больше не выказывали недовольства.

– Могу я тогда хотя бы попросить вас угостить даму огоньком? – спросила Бобикова и достала свой мундштук.

Мужчина ухмыльнулся и поджёг сигарету кондуктора. Сильвия сделала глубокую затяжку, а затем выпустила плотную струю дыма прямо в лицо грубияну.

– Знаете, я вас понимаю. Когда я работала с руководством города, то тоже могла позволить себе многое. Не то что сейчас, – мечтательно произнесла Сильвия.

Каждое новое предложение Бобикова завершала затяжкой и выпускала очередную порцию дыма, от которого у пассажира лицо начало стекать на пол, а рубашка – расползаться по нитям.

– Знаете, а вы правы! Мы не должны идти на поводу общества! Это наше право как элиты – диктовать свои условия миру! – продолжала свой монолог Сильвия, не переставая курить.

Мужчина не отвечал, он старался как можно сильней сжать все отверстия, через которые воздух способен попасть в организм.

Бобикова болтала без остановки – казалось, собеседник для неё абсолютно не важен, она спокойно могла бы заговорить до смерти огнетушитель и заставить его загореться. Когда Сильвия достала новую сигарету, мужчина не выдержал. Он попытался протиснуться к выходу, но у него ничего не вышло. Тела́ плотно держали оборону и не давали шансов.

Пассажир в истерике искал глазами молоточек, которым нужно разбить стекло в экстренной ситуации, но тот пропал ещё во времена перестройки. Не в силах терпеть, хам открыл форточку и устремился к свежему воздуху всем своим существом.

– My friend, куда же вы?! – заволновалась Бобикова. – Мы ещё не обменялись адресами и взглядами на концептуальное искусство!

Но мужчина уже летел в жёсткие, но куда более безопасные объятия асфальта. Он пообещал себе, что если выживет, то никогда больше не возьмёт в рот сигарету.

Через пару остановок в переднюю дверь инкогнито зашла охочая до штрафов и порицания контролёрша. Женщина эта была грозой безбилетников и кондукторов. Она шла с целью публично пристыдить и наказать. Но как только двери за ней закрылись, она сразу почувствовала неладное. Из хриплых динамиков сочился легкий джаз, руль крутил прилизанный водитель в футболке и галстуке-бабочке. Пассажиры, боясь быть повторно обилеченными, держали в дрожащих руках свои талончики. Контролёр молча прошла по салону, никак не выдавая себя. По взглядам присутствующих она поняла, что лучше не сто́ит доводить до сведения кондуктора информацию о своём присутствии, а когда увидела, как Бобикова посвящает одного школьника в последние сплетни мира немецкого балета, украдкой показала удостоверение и выскочила на ближайшей остановке.

* * *

– Ну, что скажете насчёт первого дня? – ни на что не надеясь, спросил директор, когда троллейбус вернулся в парк.