— Да, не повезло, — сказал он вслух. — От меня ж за версту разить будет. Этот Денисов, которого ловят — он, наверное, крупный преступник. Но меня-то, если вместе с другими Денисовыми заметут, точно в вытрезвиловке на пятнадцать суток оставят, из общей вредности… Что делать-то?

— Да пережди у меня, пока не протрезвеешь, — предложил Гриша.

— Долго ждать… К вечеру надо дома быть, с женой мириться.

— Вчера ты храбрее был.

— Так вчера я вообще был… того. И на взводе, и принял немеряно. А сегодня, как подумал с утра…

— И что бабы с мужиками делают, — вздохнул Гриша. — Потому и не женюсь. О, пельмени готовы. Давай пожрем.

Поедая пельмени, Кирзач пробормотал:

— Может, такси поймать?.. И до дома. А там с женой помирюсь и спать завалюсь. А завтра пусть хоть на каждом шагу менты проверяют, тот я Денисов или не тот…

— Да говорю тебе, отсидись у меня. Еще на такси тратиться… Не дрейфи, уладится все с твоей женой. Бабы, они так: пошумят и перестанут, куда им без нас деваться? Слушай, — Гриша поднял на Кирзача слегка помутневший взгляд. — А ты-то почему не на работе? Тебе не вломят за прогул?

— Не вломят. Я, вообще-то, электриком работаю, в «Мосэнерго». Но у меня как раз отпуск начался. Из-за отпуска с женой и поругались. Я говорю, отпускные хорошие, сейчас с боем билеты возьмем да на юга, на солнышке поваляться, в море побарахтаться. А она мне: какие там юга, надо к маме в деревню ехать, с огородом помогать, одной ей трудно. А на лишние деньги нужно платяной шкаф купить, да и кое-что еще в доме обновить надо. Ну, а я говорю, ты что, дура, какая деревня, твоя мама всю жизнь справлялась и теперь справится, а я весь год на работе ломался, что ж мне еще и в деревне ломаться, нет, я полного отдыха хочу!.. Так, слово за слово, и перецапались.

— На юга, оно хорошо, — задумчиво сказал Гриша. — Я бы и сам с большой охотой на юга махнул. Ладно, давай выпьем за то, чтобы ты убедил жену в своей правоте.

Выпили.

Кирзач продолжал лихорадочно соображать.

Теперь в Москве земля под ним на каждом шагу гореть будет. Срочно надо из Москвы выбираться и делать ставку на один вариант: двадцать пятого августа. Но как выберешься, когда менты лютуют? Надо переждать, пока их рвение на убыль пойдет. С другой стороны, если их накрутили, то у них рвение не угаснет ни завтра, ни послезавтра… Придется опять рисковать.

А что? Он на большой риск и подписался, не на что-нибудь другое. Ставки подняты, и ему это нравится.

— Да, обидно было бы полотпуска в ментовке провести и выйти наголо обритым, — вздохнул он.

Гриша не ответил. Ему другая мысль в голову пришла.

— Так ты что, отпускные сейчас пропиваешь?

— Да так, взял от них маленько, — ответил Кирзач.

— Смотри, прогуляешь их, тебе один вариант и останется, в деревню ехать, — участливо предупредил Гриша. Им вдруг овладела тревога за судьбу собутыльника.

— А, мне уже до лампочки, — отмахнулся Кирзач.

Они примолкли, и через открытое окно донеслись, далеко снизу, звуки жизни московского двора: крики детей, у которых еще не кончились каникулы, потом ругань шахматистов в беседке — насколько можно было понять, улетевший мимо футбольный мяч точнехонько в беседку угодил, вокруг которой золотые шары уже цвели вовсю, и разметал шахматную партию… «Еще раз, паршивцы, и я вам мяч проколю!» — грозился глуховатый немолодой голос.