– Мешок свой тут кидай! – велела Шипичиха. По всему видать, это была именно она. – Руки мойте. – Она кивнула на железный рукомойник, прибитый прямо к стене дома. – И входите.

И снова она не стала их дожидаться, исчезла в полумраке сеней, загрохотала чем-то железным.

Руки мыли долго. Темке было интересно, как работает рукомойник. Не видел он в своей городской жизни такого дива. Пришлось показывать и объяснять, а потом почти силой тащить сына в сени. Рукомойник его впечатлил!

В сенях было прохладно. Двигаться пришлось почти на ощупь, после яркого солнца глаза не сразу привыкли к полумраку. Но стоило только переступить порог комнаты, как свет снова взял верх над темнотой. Здесь было чисто и уютно. Свежепобеленная печь белым пятном выделялась на фоне старых обоев в цветочек. Занавески на окне тоже были белые, с вышивкой. За ними мерно гудела оса, искала выход. На подоконнике стоял цветущий куст герани. Даже на расстоянии Ника почувствовала его острый металлический аромат. В ее доме никогда не было герани. В ее доме вообще не было живых цветов, но этот аромат оказался ей откуда-то знаком.

– Садитесь! Сейчас есть будем. – Шипичиха указала на стол, застеленный клеенчатой скатертью, придвинула к Темке высокий самодельный табурет. – Как звать? – спросила, отходя к печи.

– Нина.

– Не тебя. Малого как звать?

– Тема. Артемий. – Не то чтобы старуха ее пугала, но вот эта манера общения… К ней еще нужно было привыкнуть.

– Значит, пацан. – Старуха возилась у печи, а Темка смотрел на нее во все глаза. Для Темки печь была сродни рукомойнику и лошадке Натуське – неведомое и страшно интересное. Нина тоже смотрела. Разговор о самом главном им еще предстоял, но Шипичиха явно не спешила его начинать. Шипичиха не спешила, а сама Нина отчего-то боялась. – Ну, пацан – это даже хорошо. Может, и обойдет стороной…

Что обойдет стороной? Спросить бы, да только сил нет. Силы истаяли в тот самый момент, как Нина устало опустилась на второй самодельный табурет. Опустилась, притулилась плечом к стене, замерла. Еще бы глаза закрыть.

– Эй, ты не спи, не спи!

Кажется, глаза она все-таки закрыла. Мало того, что закрыла, так еще и задремала. Потому что, когда очнулась, стол был уже накрыт, а старуха сидела напротив, сверлила тяжелым, пристальным взглядом.

– Ешь! – Она придвинула к Нине тарелку с яичницей, посыпанной мелко нарезанным укропом. Темка уже уплетал свою порцию, вид у него был совершенно счастливый. Может, и обойдет стороной…

Нина дернулась, больно приложилась боком к краю стола, застонала. Старуха молча покачала головой и так же молча вернулась к печи, вытащила из ее черного нутра исходящий паром чугунок, бросила в него щепотку какой-то травы, снова сунула чугунок в печь.

– Плохо, – сказала, возвращаясь обратно к столу.

– Что – плохо? – Боль в боку уже почти унялась, а когда удастся выпить обезболивающего, станет совсем хорошо. Хотя бы на время.

– Плохо, что ты вернулась, Нина. Сама вернулась, малого привезла…

Она узнала ее сразу, поняла, кто явился непрошеным гостем на порог. Вот только откуда? Они не виделись раньше. А если и виделись, то так давно, что Нина уже успела забыть. Она забыла, а старуха, значит, помнила. Мало того, сумела распознать в незнакомой приблудной девице ту маленькую девочку, которой Нина когда-то была.