– А я – тебе, – Люк затянулся. – Свободу.

Марина молчала, и ее дыхание раскаляло трубку так, что он лизнул край стакана, прежде чем снова выпить.

– Испугалась, принцесса? Лучше останешься в клетке?

– Нет, – едва слышно выдохнула она после долгого, мучительного колебания.

– Я решу эту проблему. Веришь мне?

– Да.

– И сама ни во что не лезь. Дай мне заработать награду. Обещаешь?

– Да, Люк.

– Умница, моя принцесса. Научись ждать. И не делай глупостей, предоставь это мне.

– Пойдешь на международный скандал? – недоверчиво уточнила она.

– Ради тебя, Марина, – ответил он, и имя ее имело вкус коньяка и лета, – я пойду даже на эшафот.

– Вы меня пугаете, ваша светлость, – с непривычной нежностью, от которой он совсем размяк и расслабился, произнесла дочь дома Рудлог.

– Я и сам себя пугаю, Марина, – совершенно искренне признался Люк. – Погубите вы меня когда-нибудь, ваше высочество. Так что, – хрипловато и иронично заключил он, – клади трубку, пока я не плюнул на все и не сорвался к тебе прямо сейчас.

Принцесса усмехнулась и отключилась.

Герцогу Дармонширу пришлось приложить немало усилий, чтобы прогнать совершенно подростковое, щенячье чувство счастья, собраться и вернуться к работе. Требовалось сделать всего несколько шагов, чтобы решить наконец загадку смертей аристократов из списка наследования Инландеров. Люк был настроен на триумф, как охотничий пес, загоняющий дичь, – но и в этой азартной гонке необходимость увидеть Марину проскакивала острыми уколами возбуждения и горячими снами.

Его светлость докурил, с наслаждением выдохнул последний дым и поднялся. Нужно было срочно сделать несколько звонков… навестить склон горы в Блакории, съездить в Лесовину… и раскрыть преступление.

* * *

Первая декада января, Йеллоувинь

Ангелина

Императорские сады – та часть, в которой поселили старшую принцессу дома Рудлог, – утопали в золоте, купались в алом и желтом, отражаясь в бесконечных каплях прудов, подчеркиваемые строгой прелестью черных резных пагод, медленно двигающихся по водной глади.

Здесь царила осень, овевая бежевый и красный резной павильон под названием «Забвение» сладковатым и чуть зябким ветерком, полным запахов прелой листвы, грибов, мхов и влажной земли. Широкие двери павильона выходили на большую веранду, где можно было посидеть, посмотреть на зеркально расположенный павильон на дальнем берегу огромного длинного пруда, на тихую гладь воды и мигрирующие по ней фонарики и послушать тревожные крики готовящихся к зиме птиц.

Зима в Пьентане была очень короткой – всего месяц снега на границе черного и белого сезонов, после которого начинала вступать в свои права весна, куда более смелая здесь, в вотчине Желтого, чем в любом другом городе Туры.

Ангелину, несмотря на неофициальный статус визита, встретили с такими почестями, будто она собралась замуж за наследника Йеллоувиня. Телепорт, из которого вышла принцесса, находился на залитом солнцем пригорке – и, когда она появилась, сочная трава под ее ногами оказалась покрыта яркими трепещущими цветами. Но стоило сделать шаг, как зазвучали перезвоном крошечные тисаймаси – полые трубочки на подвеске, по которым проводят палочкой, – в руках окруживших телепорт женщин, а цветы заволновались и вспорхнули вверх тысячами волшебных бабочек, собравшихся в изображение взмывающего алого сокола, рассыпавшегося воротами-радугой, в которые и прошла принцесса навстречу встречающим.

Встречала ее лично супруга императора, великолепная Туи Сой Ши, «Сапфировая бабочка» императорского сада, сохранившая к своим шестидесяти с лишним годам и прямую спину, и нежную кожу цвета топленого молока, и твердый взгляд.