Джарлакс увидел за ней неясный силуэт, потом волшебная завеса подалась и натянулась, пропуская…

Первой в комнату пролезла огромная паучья нога, потом еще одна, затем третья. Следом появился жуткий мутант: до пояса у него было распухшее тело Дайнина, а ниже — ноги огромного черного паука. Его когда-то ясное лицо теперь опухло и ничего не выражало, глаза были пусты.

Наемник изо всех сил старался дышать ровно. Он снял свою огромную шляпу и провел рукой по голому, разом вспотевшему черепу.

Мутант наконец вошел и послушно стал позади Вирны, которая с улыбкой наблюдала, как неуютно стало Джарлаксу.

— Ллос не потерпит раскола в наших рядах, — сурово сказала жрица.

Если Джарлакс и сомневался ранее в том, что Вирна действует по приказу Ллос, то теперь никаких сомнений не осталось.

Вирна применила к непокорному Дайнину самое жестокое из возможных в мире дроу наказаний, которое могла осуществить только великая жрица, пользующаяся высочайшим покровительством Ллос. Она заменила сильное тело Дайнина уродливыми паучьими формами и превратила его в злобную тупую тварь, которой она могла управлять как хотела.

Дайнин стал драуком.

Часть вторая

ВСЕ МЕНЯЕТСЯ

В языке дроу нет слова «любовь». Самым близким к нему будет «ссинссриг», но оно скорее обозначает похоть или эгоистичную жадность. Конечно, представление о любви заложено в сердцах некоторых дроу, но истинной любви, самоотверженному желанию, иногда требующему самопожертвования, нет места в мире жестокого и опасного соперничества.

Единственные жертвы, известные дроу, — это приношения Ллос, и, уж конечно, они не имеют ничего общего с самоотречением, поскольку даритель молится о том, чтобы получить в ответ что-то большее.

И все же представление о любви не было для меня чем-то совершенно новым, когда я покинул Подземье. Я любил Закнафейна. Я любил Белвара и Клакера. Именно способность и непреодолимая потребность любить погнали меня прочь из Мензоберранзана.

Есть ли во всем мире более неуловимое, более зыбкое понятие? Кажется, люди всех рас просто не понимают, что такое любовь, они отягощают ее прекрасную, сияющую простоту своими предрассудками и непомерными ожиданиями. Какая ирония в том, что именно я, пришедший из не знающего любви темного Мензоберранзана, лучше понимаю ее суть, чем те, кто имеет возможность любить всю свою жизнь.

Но кое-что отступник-дроу не принимает на веру.

Мои частые походы в Серебристую Луну вызвали добродушные подтрунивания со стороны друзей. «Бьюсь об заклад, этот эльф готовится к еще одной свадьбе!» — часто с понимающим видом говорил Бренор, имея в виду меня и Аластриэль, Госпожу Серебристой Луны. Я терплю эти дружеские насмешки, не желая разрушать надежды моих дорогих друзей.

Конечно, мне нравится Аластриэль, и я благодарен ей за доброту, которую она проявила ко мне. Я рад, что она, правительница в нашем часто таком безжалостном мире, отважилась позволить темному эльфу свободно ходить по чудесным улицам ее города. То, что Аластриэль приняла меня как друга, позволило мне выражать свои истинные желания, а не действовать сообразно ожидаемым ограничениям.

Но люблю ли я ее?

Не больше, чем она меня.

Иногда мне нравится сознание того, что я мог бы полюбить Аластриэль, а она — меня и что цвет моей кожи и бремя моего прошлого не могли бы бросить тень на благородную Госпожу Серебристой Луны.

И все же сейчас я знаю, что любовь стала важнейшей частью моего существования, что узы дружбы, связывающие меня с Бренором, Вульфгаром и Реджисом, — необходимая составляющая счастья, которое я когда-либо испытаю на земле.

Но моя привязанность к Кэтти-бри еще глубже.