Сестра Урсула, совсем молодая — не старше двадцати, — безотчетно не нравилась ей; «подлиза», как ее определила про себя Мадленка, хоть и очень робкая и незаметная — или, может быть, она просто была запугана. Каждое ее слово было проникнуто стремлением угодить собеседнику, ну, а когда ей приходилось отвечать настоятельнице, в лице и манерах этой ничем не примечательной девушки появлялась такая подобострастность, что вольнолюбивая Мадленка даже немного ежилась от неловкости.

Сама мать-настоятельница с виду казалась доброй и кроткой женщиной, сущим ангелом милосердия, но чуткая Мадленка подозревала, что внутри у нее стальной стержень, — слишком уж много почтительности окружало эту немногословную пани, всегда говорившую негромко, уверенно и спокойно, слишком уж были вышколены ее слуги и слишком безупречно держалась она сама.

Ее распоряжения выполнялись быстрее, чем были высказаны, ее приказы не подлежали обсуждению. Очевидно, она никогда не заблуждалась и вообще выглядела так, словно никогда не сомневалась в своей правоте, — а для Мадленки, постоянно метавшейся из крайности в крайность, это было хуже всего.

Вместе с тем она не могла не признать, что настоятельница довольно симпатична и явно настроена заботиться о ней; но чего-то ей все же не хватало, скорее всего — обыкновенной человеческой теплоты. «Интересно, — подумала Мадленка, — чем целыми днями занимаются монашки в монастыре? Наверное, только и делают что молятся и поют, поют и молятся, а у меня, как назло, совершенно нет голоса».

Дед уверял, что она только может скулить не хуже их собаки Белоножки. Мадленка поймала себя на том, что не слушает брата, и сердито потерла кончик носа.

— Да ты не горюй, — говорил меж тем Михал. — Монахиней быть очень даже хорошо, это все равно, что быть ближе к богу. И потом, я буду тебя навещать, когда смогу.

— Правда? — обрадовалась Мадленка.

— Вот те крест, буду.

— Посещения мужчин у нас не поощряются, — вмешалась мать Евлалия, и по ее тону Мадленка поняла, что Михалу, который таскал ее на спине, изображая коня, когда она была совсем маленькая, после чего они радостно валились на землю и устраивали возню, уж точно не дадут ее видеть.

— Но ведь Михал мой брат! — возмутилась она. Мать Евлалия поглядела на нее ласковыми бархатными глазами. Этого взгляда оказалось достаточно, чтобы Мадленка присмирела — хотя она и сама не понимала, почему.

— Тем более, — загадочно молвила настоятельница в ответ на ее замечание.

Мадленка насупилась. Она не любила, когда ей перечили, особенно если отказ был таким бессмысленным и жестоким, как этот.

Ты у нас теперь послушница, — продолжала мать Евлалия. — Тебе придется отрешиться от всего мирского, дитя мое. От всего, — подчеркнула она бесстрастно. Михал сочувственно ухмыльнулся сестре и подкрутил намечающийся, но покамест более воображаемый, чем реальный, ус.

— Сестра Урсула тебе поможет, — ровным тоном добавила настоятельница. — Она одна из самых примерных монахинь.

Молодая монашка при этих словах потупилась и покраснела пятнами. Она явно не привыкла, чтобы о ней так отзывались. Будущая послушница смотрела на нее с отвращением. Неужели и она, Мадленка Соболевская, станет такой же, как эта подлиза? Дух противоречия взыграл в Мадленке.

— Сестра Урсула, — вкрадчиво шепнула она. — А?

— У вас платье задралось, — и Мадленка ущипнула ее за ногу, чтобы не задавалась.