Кенсуке разглядывал картинку, ничего не отвечая на вопрос Асо. В конце концов, это не тот вопрос, чтобы на него можно было так сразу ответить.

— Почему мы не строим наш собственный рай? — издевательски выводил трели Асо, сложив руки на груди и театрально приблизив лицо к лицу Кенсуке; он явно изображал Юкари. — Ничто за двадцать три года жизни меня так не доставало. Эта идиотка понятия не имела, как жалки ее поучения и ее взгляды на жизнь.

Кенсуке решил заступиться за Юкари.

— Ты слишком суров. Все мы смотрим на жизнь по-разному.

— Не называй меня суровым! Она пыталась навязать мне свой дурацкий идеализм!

— И за это ты отвез ее на Шестую Батарею и там бросил?

— Так и есть. Отвез ее на пустынный остров, ну и что? Думаю, наказание соответствует преступлению. Хочет строить рай — пусть сама его и строит, мать ее.

— Но остров закрыт для посещения, разве нет?

— Мы поплыли туда в полночь на резиновой лодке.

Юкари не знала, что Шестая Батарея официально закрыта для посещения, и потому совсем не возражала против ночного приключения. Они взяли лодку с собой в машину, но надуть ее и грести в основном пришлось Юкари. Она пошла бы за Асо на край света без малейшего колебания. Едва они высадились на остров, Асо воспользовался хлороформом, чтобы усыпить ее, и дал деру, оставив девушку в бессознательном состоянии. В его изложении все это звучало слишком просто...

Кенсуке все еще не верил в эту историю. Во-первых, Шестую Батарею отделяло от Морского парка метров девяносто. Не так трудно перебраться вплавь. Даже если ты не умеешь плавать, мимо острова проходит множество прогулочных катеров. Все, что потребуется, — это стоять на берегу и махать рукой. Разумеется, он сказал Асо, что выбраться с Шестой Батареи так же просто, как добраться туда.

— Никаких проблем: я взял все ее платья.

— Ты хочешь сказать, что ты оставил ее голой?

— Смотри, я неплохо ее знаю. Она скорее умрет, чем покажется людям голышом.

Кенсуке проглотил язык от изумления. Он не имел понятия о всей истории отношений между Асо и Юкари, но знал, что между ними была связь, и должен же был Асо хоть что-то к ней испытывать все это время. Он не мог поверить своим ушам: Асо — пусть даже в шутку — рассказывает, что он раздел человека донага и оставил умирать. Правду говорил Асо или нет — уже то, что он расписывает это кому-то третьему, было абсолютным скотством.

Нависла гнетущая атмосфера, и Кенсуке некоторое время молчал. Незаметно скосившись на Асо, он обнаружил, что тот как будто хочет что-то сказать, но все время глотает слова.

— Я лучше поеду, — сказал Асо и, сняв машину с ручного тормоза, включил первую передачу.

Кенсуке, открыв дверцу машины, задал Асо последний вопрос:

— Когда ты сделал это? Когда ты оставил там Юкари?

— Должно быть, во время праздника Обон. Город был пуст, все уехали за город.

Праздник Обон, когда возвращаются мертвые... Десять дней назад.

Кенсуке вышел из машины и обошел ее, подойдя к сиденью водителя. Стекло было приспущено, и Асо высунул руки в окно и барабанил ими по дверце машины. Он протянул Кенсуке руку.

— Так давно... — сказал Асо.

Рука была протянута для рукопожатия, и Кенсуке рефлекторно пожал ее. Она была совершенно холодной. Холодной, но влажной. Впервые в жизни Кенсуке пожимал руку Асо.

— До встречи, — сказал он, и Асо дважды уверенно кивнул ему, прежде чем его «БМВ» отъехала.

Когда машина исчезла из виду, Кенсуке был твердо убежден в одном. У этого визита была явная цель, и у прошлого тоже. Асо хотел попрощаться. Тон, которым было сказано это «так давно...», и прикосновение его холодной руки снова вспомнились Кенсуке.