Наконец он сдается, чтобы коротко ответить:

– Да. – Аккуратно вкладывает между страниц потрепанную закладку, закрывает книгу и кладет на стол. – Мама, ты вернешься?

Я вижу его глаза. И их взгляд меня тревожит. Я больше не могу понять, о чем думает мой брат. С тех пор как Лэнсел Грэм украл нас, Коннор не чувствует себя в безопасности, я это вижу. Он так верил в то, что мама сможет полностью уберечь нас от всего, сможет не дать никому в мире причинить нам вред, и когда она не сумела этого сделать, для него ее неудача была полной и окончательной. Несмотря на то что мама не была ни в чем виновата, а потом к тому же пришла спасти нас – я знала, что она придет.

Но я не знаю, как починить моего брата.

Мама, конечно же, говорит правильные вещи и обнимает его. Он быстро вырывается, как обычно… Коннор не любит объятий, особенно при посторонних. Но сейчас причина не только в этом.

Мама целует меня в лоб, и я снова обнимаю ее, уже по-настоящему, но не говорю ничего. Сэм, который до этого молча стоял, прислонившись к двери, подходит ко мне и говорит:

– Позаботься о своем брате, ладно?

Сэм – хороший человек. Я долго, очень долго относилась к нему настороженно, но я видела, как он без лишних слов и шума совершает ради нас невероятные поступки – он сражался, чтобы спасти нас, когда наши жизни висели на волоске. И я верю, когда он говорит, что ему не плевать на нас.

И я также думаю, что для него это тяжело, потому что наш папаша-маньяк ни за что ни про что убил сестру Сэма, и когда тот смотрит на нас, то не может не видеть во мне и в Конноре частицу Мэлвина Ройяла. Иногда я часами рассматриваю себя в зеркале, выискивая малейшее сходство с отцом. Волосы у меня скорее мамины. Но мне кажется, что мой нос формой напоминает отцовский. И подбородок тоже. Я смотрела в Интернете, со скольких лет делают пластическую хирургию, – я хочу избавиться от этого сходства.

Коннор иногда в точности напоминает отца, каким тот был в детстве, – я видела детские фотографии Мэлвина Ройяла. Я знаю, что это сильно беспокоит моего брата. И знаю, что он тратит уйму времени на навязчивые размышления о том, станет ли таким же… плохим.

Мама должна помочь ему. И как можно скорее. А если она этого не сделает, то сделаю я.

– Я позабочусь о нем, – отвечаю я Сэму, потом пожимаю плечами, делая вид, будто это не так уж сложно.

Но Сэм все понимает.

– И о себе тоже, крутая девчонка.

– Кого это ты назвал девчонкой? – вопрошаю я, ухмыляясь. Мы с ним не обнимаемся. Мы стукаемся кулаками, и он подходит к Коннору, чтобы так же попрощаться с ним.

Потом мама и Сэм исчезают за дверью, и мы выходим на крыльцо, где уже стоят Хавьер Эспарца и пес Бут, чтобы помахать на прощание. Впрочем, Бут не машет. Он все еще выглядит недовольным из-за того, что ему не позволили обглодать мне лицо. Я осторожно глажу его по голове. Он снова фыркает, но потом поворачивается к Коннору, и мой брат, не проявляя ни малейших признаков страха, садится рядом с псом и чешет ему между ушами. Бут закрывает глаза и приваливается к нему.

«Мальчишки», – думаю я, закатывая глаза.

Смотрю, как мама и Сэм садятся в машину. Я смотрю, как они уезжают прочь. Глаза у меня ясные и сухие, и я горжусь этим.

Мистер Эспарца говорит, что сделает на обед хот-доги с острым соусом. Коннора он припрягает резать лук.

Я ухожу в свою комнату, закрываю дверь и плачу, уткнувшись лицом в подушку. Потому что сейчас, как никогда прежде, боюсь того, что больше не увижу маму.

И что отец найдет нас.