— Если вы закончили, — вежливо сказал король, — и если вы решительно не хотите ничего прохладительного, разрешите пожелать вам на прощание всего наилучшего! — Он собственноручно открыл дверь, и Малевола, злобно хихикая, удалилась. И тут все оставшиеся расплакались и разрыдались.

— Ничего, ничего! — наконец молвил король, вытирая глаза полой своей горностаевой мантии. — Когда это еще будет! Может быть, до той поры все как-нибудь утрясется.

Но ничего не утряслось.

Конечно, король сделал все, чтобы подготовить свою дочь к встрече с врагами. Он научил ее скакать верхом, фехтовать, стрелять из лука, а также из арбалета, пистолета, из ружья и даже из пушки. Он научил ее плавать и нырять, бегать и прыгать, бороться и боксировать; и принцесса выросла такой крепкой и сильной, что могла бы успешно померяться силами с любым принцем своего возраста. Но те несколько принцев, которые предлагали ей руку, узнав что у принцессы нет другого приданого, кроме того что подарили добрые феи, сразу смущались и говорили, что они, мол, проездом, что у них дела. И мгновенно испарялись.

А потом произошло самое худшее. Торговцы и лавочники, которые уже много лет предупреждали насчет самого последнего-распоследнего раза, и в самом деле решились на крайность. Они призвали соседнего короля, который немедленно выступил войной против Озимандии, разбил его войско (солдатам уже двадцать лет не платили жалованья), выгнал вон короля и королеву, заплатил торговцам по счетам (бумажек хватило обклеить чуть ли не все стены во дворце) и взял хозяйство в собственные руки.

Случилось так, что принцессы в это время не было дома. Она гостила у своей тетушки, Императрицы Орикалхии, и так как регулярной почты между этими двумя отдаленными странами не существовало, то, возвратившись домой во главе каравана из пятидесяти четырех нагруженных, неспешно шагающих верблюдов, она ожидала торжественной встречи: праздничных флагов, звенящих колоколов и улиц, запруженных веселящимся народом.

Ничего подобного. Улицы были пусты и унылы, лавки и магазины закрыты с самого обеда по случаю субботы, и ни одного знакомого лица не встретилось ей по дороге.

Она оставила караван, нагруженный подарками тетушки, за воротами и одна на своем любимом верховом верблюде подъехала к ступеням дворца, гадая, неужели король не получил ее письма, посланного накануне с почтовым голубем?

Сошла она с седла, ступила во дворец и что же увидела? На батюшкином троне сидит совершенно чужой король, а на матушкином месте — незнакомая королева.

— Где мой отец? — смело спросила принцесса, шагнув к ступеням трона. — И что вы здесь делаете?

— Я мог бы задать этот вопрос тебе, — возразил король. — Кто ты такая, чтоб спрашивать?

— Я принцесса Озилиза, — ответила она.

— Ааааа… — протянул король. — Слышали о тебе. Можно сказать, ждали. Так вот: отца твоего выселили отсюда. Нового его адреса, уж извини, не имеем.

В этот момент один из придворных подошел и шепнул на ухо королеве, что пятьдесят четыре верблюда, нагруженных шелками и бархатом, обезьянками и длиннохвостыми попугаями и самыми редкостными сокровищами Орикалхии, стоят и ждут у дворцовых ворот. Она кое-что прикинула в уме и пошепталась с королем. Он кивнул и во всеуслышание заявил:

— Я хочу огласить вам новый закон.

Все придворные тотчас бросились на пол ничком. Так благоговейно уважали законы в той стране.

— Ни один человек, если его имя Озилиза, не имеет права иметь что бы то ни было в этом королевстве, — объявил король. — Выставьте отсюда вон эту бродяжку.