– Вот, оказывается, что явилось основной причиной удовлетворения просьбы бродяг из УБОПа?

– Не нужно передергивать! – вспыхнул Марин. – Вы даете отчет, с кем разговариваете?

– …Что у парня квартира просторная, машина навороченная. Фигура спортивного сложения, взгляд непробиваемый… Кстати, я очень хорошо понимаю, с кем разговариваю.

– Струге, я должен попросить вас уйти.

– А может, – продолжал Антон, – менты здесь не при делах? Может, это Лукин перед вами «гречку перебирал»? Это – в кастрюльку, это – в ведерко…

В кабинет с кипой дел под мышкой и улыбкой на лице ворвалась секретарь Таня.

– Выйди, Татьяна, – попросил Антон.

Улыбку девушка стереть не успела, поэтому взгляд, брошенный на Марина, был удивленно-растерянно-веселым.

А тот вспыхнул таким свекольным цветом, что, казалось, каждый уголок его кабинета озарился багровым рассветом.

– Что это вы здесь распоряжаетесь?!! Вы обнаглели окончательно, Струге?!!

Таня очень хорошо разбиралась в традициях Центрального суда и его иерархической лестнице, поэтому… быстро вышла.

– Не кричите, эта девочка очень впечатлительный человек, – попросил Марина Антон. – Я хочу кое-что вам сказать, судья.

Подойдя к столу, за которым сидел готовый разорваться гранатой Марин, Антон Павлович уперся руками в столешницу.

– Может быть, хоть одного добьюсь – уснуть сегодня не сможете. А я знаю, что не сможете. Не по причине угрызений совести – она-то тут при чем? – а просто от того, что вам нахамили. Нахамили, а вы ответить не смогли. Лишь слабенькой ручкой в сторону двери обидчику махали. Мы-то с вами знаем, как это унизительно – ручкой на дверь махать, когда мужества для достойного отпора не хватает! Никаких оправданий за всю ночь не найдешь, правда? Найти основания для заведомо незаконной посадки следователя прокуратуры на нары смогли, а встать и вытолкать хама за дверь – нет…

– Струге, мы в суде!..

– Вот именно. Поэтому я и отправил девчонку за дверь! Чтобы она не знала, что ее судья иногда забывает, что он в суде! Вы арестовали и отправили в тюрьму мужика, который ломал в девяносто седьмом банду Смирнова, вырезавшего полвагона поезда Владивосток – Москва! Вы, вместе с такими же мужественными ментами, надели наручники на человека, награжденного орденом Мужества! Не на войне, а тут, в гребаном Тернове!.. За то, что полгода назад лично задерживал авторитета Гурона! На шконаре сейчас дышит парашей мужик, из легкого которого четыре с половиной часа хирурги вырезали пулю!.. Марин, Марин… Два года назад Пермякову давали двадцать тысяч долларов лишь за то, чтобы он с воли передал подследственному малявку в три слова. В ней было написано: «Потерпи до понедельника!» Марин, что стоило Пермякову потерпеть всего одну секунду?! Все равно никто бы не узнал! Не стал ведь, гад, взяточник… Не передал записку, сука…

– Два года назад… – Владимир Викторович действительно понимал, что уснуть – по крайней мере сегодня – не удастся. Потому что не удастся справиться со Струге.

Когда не можешь ответить, всегда нужно ссылаться на то, что ты – в суде. Это основная причина, из-за которой нельзя быть мужчиной. Иногда удобнее быть судьей, чем мужчиной. Нет ничего лучше, чем быть судьей. Звание судьи иногда обоснованно исключает половые признаки.

– Два года… – скривился он, давая понять, что за это время меняются не только люди, но и мир.

– Что, срок большой? Два года назад вы юрисконсульствовали на заводе. Или память отшибло так, что биографию забываете? Хочется забыть, да не можется? Вы были юрисконсультом, Марин! А я десять лет назад был следователем прокуратуры.