От Вознесенска отшагивали километры степью.

Ю. Олеша (из книги “Ни дня без строчки): “Я шёл... в Доманёвку. Дорога рассекала степь от моих стоп до горизонта. Вблизи дороги стояли полевые цветы самых разнообразных размеров, формы, окраски... Всё это жгуче благоухало почти ничем - воздухом? далью? Небом?

В воздухе стояли и даже как бы летали задним ходом стрекозы. Трепет синих стеклянных крыльев, собственно, и был воздухом степи. Иногда большая, невероятная стрекоза оказывалась на мне. Её хвост трещал на моём плече, скрипел - скрюченный, похожий на растительный стручок, хвост. Я успевал увидеть... глаза-капли, возможно, видевшие и меня. Стрекоза улетала и летала рядом со мной - казалось, стоя в воздухе, как бы упираясь лапками, чтобы не лететь.

Я шёл в Доманёвку купить карамели”.

Степь, тьма.

Летом: треск цикад, мешки на натруженной спине, ломит плечи, пот. Зимой: позёмка, стужа под ватником, под платком шерстяным... Осенью дождь, ноги тянет, чавкая, липучий чернозём присасывает сапог, каждый шаг рвёт нутро. И что те огни вдали? Там смерть? разбой? насилие?.. Две молодые бабы, хлеб в котомке, одёжа нужная - всё добыча для лихого человека, а мирного вряд ли встретишь. Тиха украинская ночь, не к добру тиха. Но в гетто ждут.

Идут две женщины сквозь степь, раз идут, и другой, и десятый, двадцатый... С февраля 1942 г. по март сорок четвёртого ходили, больше двух лет.

П. Домберг: “Так они, рискуя жизнью, приходили на базар. Одна продавала вещи, умышленно завышая цены, чтобы не купили, другая проникала в концлагерь и передавала деньги и вещи людям, чтобы их поддержать. Хитростью и изворотливостью ума они достигали нужной цели, спасали многие жизни”.

А. Подлегаева: “Многих жизней я спасла, просто не возможно всё описать. Я это делала по зову сердца.

Есть у нас такие людишки, которые написали на меня в КГБ, что я работала с румынами и даже жила с комиссаром сигуранции. На допросе меня пытались уговорить, чтобы облегчить свою участь. “Скажите, что вы жили с комиссаром. Не бойтесь, мы за это не судим”. А я ответила: “Я вас не боюсь. О моих делах с комиссаром спросите у профессора Гродского. А о сожительстве возьмите мою кровь на аналез. У комиссара вся семья болела сифилисом 4 креста”. Это был первый работник КГБ, который покраснел. А я от политики ушла навсегда”.

М. Фельдштейн: “Мы прибыли в Доманёвку... Нам удалось сообщить Подлегаевой и Теряевой наш адрес, и они обе начали к нам приезжать раз в два месяца и чаще под предлогом того, что они что-то покупали и продавали в Доманёвке на рынке. Они сами жили впроголодь, но всегда привозили нам продукты...

Разрешение на приезд в Доманёвку им давали в Одессе. Приехав в первый раз к нам, они познакомились с одесситами и наладили связь между ними и их бывшими соседями, которым оставили свои вещи. [Подлегаева и Теряева] собирали там зимние вещи евреев, проносили каким-то чудом через патруль и передавали людям в лагере, спасая от холода. Они покупали за свои деньги самое ценное - хлеб, запекали в хлеб записки и проносили его в гетто, чем подвергали свою жизнь смертельной опасности. Большей помощи, чем в тёплой одежде и еде, трудно себе представить, но они кормили нас и “духовной пищей”. Они привозили новости с фронта... Такая информация поддерживала наш дух.

Мы также оставили у них свои вещи, и они всё нам возвратили, сохранили врачебный диплом мужа, что было очень важно.

Они помогали многим, всех имён я не помню. Это длилось долго-долго, до освобождения Красной Армией.

...Я никогда не забуду того, что А. Н. сделала для нашей семьи, её активной доброты и милосердия. Спасибо за то, что есть и такие люди на свете”.