Лидия Гимельфарб (интервью): “Гродского я знала с 1930 года, а до того слышала о нём. Говорили, что до революции он был меньшевиком, а потом от всего этого отошёл, стал беспартийным, но сохранил большие связи с верхушкой большевиков, чуть ли не до Ленина. Иначе его бы уничтожили. Ведь он был необыкновенным человеком, как только слышал о несправедливости с кем-нибудь - сразу вмешивался.

В конце двадцатых годов в поликлинике, где он работал врачом-венерологом, убили одного врача-грузина. Очень уважаемого, но он был чем-то неугоден властям. И вот к нему в кабинет зашёл человек и застрелил его. Вся Одесса кипела... Мол, это чекисты [карательные органы] устроили. Их было полно и на похоронах, они старались, чтобы не было шума. Похороны начинались в поликлинике, тело лежало там. Собралась уйма людей. На балкон вышел Гродский и на всю эту колоссальную толпу произнёс блестящую речь с возмущением о зверском убийстве доктора. Одесситы вспоминали известную речь Ленина в Петрограде с балкона Кшесинской. Гродский вообще немного походил на Ленина: невысокого роста, такая же лысина, такое же лицо овальное, а волосы тёмные, гладкие, глаза карие...

Выступлением Гродского вся Одесса восхищалась, все знали, что это очень опасный поступок, вразрез с партийной линией. Но Гродский всегда шёл на защиту другого, невзирая на возможные свои неприятности. Например, в одной семье три брата - два меньшевика и один сионист - сидели в тюрьме. Время голодное, нужны передачи, а семья бедная. Гродский о них узнал и сразу стал помогать. Он был авторитетом, величина в Одессе, но всё-таки никто не понимал, как он ничего не боялся”.

Одесса - клокотание слухов: из зоопарка сбежал лев; знаменитому футболисту запретили бить убойной правой ногой, чтобы мячом не прикончить соперника или ворота, упаси Боже, не поломать; урки играют в карты на живых людей, проигранных режут прямо на улице. Театралы припоминали дореволюционного гастролёра из Англии: он так душил на сцене Дездемону, что в зале неверные жёны падали в обморок, честное благородное слово; и ходил, добавляли некоторые, в партере ходил мальчик и за пару копеек предлагал валерьянку, маленький гешефт, золотая одесская голова, не Додик Ойстрах, но что-то вырастет... Развёрстые одесские уши, неумолкающие одесские рты: кого сняли, кого назначили, кого посадили, кто женился-развёлся-сошёлся и с кем и, будьте добренькие, с подробностями. Доктор-то Гродский а пропо тоже женился - и на ком бы вы подумали? - девочка на тридцать лет младше, Надюша, Наденька, из дома ушла, из такой семьи, дядя знаменитый петербургский Михаил Осипович Гершензон, отец - наш профессор Гершензон, дружил с Гродским, а теперь дочку видеть не хочет, с зятем не здоровается...

Белла Шнапек (знакомая Гродских, сегодня живёт в Ашдоде, Израиль): “Их разница в возрасте не чувствовалась. Надежда Абрамовна, Надя была шатенка, не очень красивая, но хорошо сложена, интеллигентного вида, характер суховатый... Она в него безумно влюбилась. В него нельзя было не влюбиться: в высшей степени интересный человек, образованный, умный. Всегда подтянут, аккуратен... Бородка небольшая. Слегка шепелявил, “р” не очень чисто произносил...”

Л. Гимельфарб: “Ему тогда было лет пятьдесят. В его внешности ничего особенно красивого, но такое обаяние, что мы, девчонки, понимали этот роман. У нас в химическом техникуме Константин Михайлович начал в 1930 году читать органическую химию. И вот сентябрь, он в первый раз входит в аудиторию и студенты сразу в его власти - он буквально излучал что-то такое... Он и одет был не как все. Без пиджака, белоснежная рубашка с большим чёрным бантом вместо галстука. Актёрский вид.

Он читал необыкновенно. Мы обожали его и его органическую химию. На контрольных работах он отвернувшись, читал книгу, а нам казалось преступлением воспользоваться шпаргалкой. Получить у Гродского оценку ниже “отлично” у нас считалось неприличным”.