...в конце ноября 1941 года в катакомбы через нашу квартиру стали переправлять еврейские семьи. Боеспособных направляли на базу, а стариков, женщин и детей оставляли в ближних катакомбах от нашего жилья, так как им требовалась помощь.

...мне запомнилась семья евреев БОБРОВСКИХ - дядя Давид, тётя Поля, их сыновья Абраша и Лёнчик, который вскоре заболел “свинкой” и моя мама, Иванова Евдокия Фёдоровна, забрала этого больного мальчика в нашу семью... Я и мой брат Леонид, а так же Бобровский Абраша, которого кликали “Мусик” и даже связной отряда “Яшка” дразнили больного ребёнка “хрю-хрю”. Они жили у нас долго.

В марте 1942 года “Яшка” сообщил НУДЬГЕ информацию, что на нашу семью гестапо и румыны готовят облаву, кто-то “сдал”, что Ивановы прячут евреев с Одессы... Нудьга пришёл в квартиру, а отец выслал меня во двор на “шухер”, где я увидел “Яшку”, связного. Вышел затем отец и сказал мне и Яшке, что надо взять тачку, погрузить вещи евреев, забрать детей и Иван, мой старший брат, пусть отведёт людей вглубь катакомб, Иван знает куда.

НУДЬГА, для меня он был “дядя Павло”, брат Иван и “Яшка” и я сам погрузили вещи на двухколёсную самодельную тачку, а сверху посадили несколько детей... Среди детей был и Лёнчик Бобровский, страдающий “свинкой”, замотанный платками... Евреев много было, не знаю сколько, 30-40... Вдруг Лёнчик засмеялся: его брат Абраша идёт за тачкой и подметает пыль, заметает... Подметать след от тяжело гружённой тачки велел отец.

Мы завели людей, завезли тачку на одну из площадок катакомб и я, как мне наказал отец, вывел из катакомб другим ходом Нудьгу и связного Яшку в сторону города. А когда вернулся через катакомбы прямо в квартиру, то во дворе увидел, что там и фрицы, и румыны, возле ворот машина крытая большая, а отец связанный и брат Иван связанный, бьют их, я увидел раненную собаку и спрятался в будке. Из будки я уже видел всё, как отца и брата Ивана повели в катакомбы, из криков понял, что надо показать, где евреи. Мать, обняв сестру, лежала на земле.

Потом вернулись группа фрицев и румын с отцом, его били, Ивана не было. Из криков я понял, что Иван сбежал. Отца поставили под стенку, а мать и сестру, лежащих на земле, румын облил водой. Мать кинулась к отцу, за ней сестра и брат Лёня. Тогда мать и детей отшвырнули двое в гражданском, отца поставили под стену и какие-то и в форме румын и гражданские стали стрелять по отцу, а отец всё не падал. Потом подтянули к дереву, ореху во дворе и закинули верёвку, петлю одели отцу на шею, подвесили и снова опустили, дважды так делали, отец извивался, мама кричала и дети. Потом отца снова поставили под стену и потащили туда мать, она не могла стоять, швырнули к ней детей, стали стрелять по ним, но упал отец, а мать бросилась к нему, я плакал, слёзы были, заслоняли люди всё, и потом видел, как мать и детей потащили к машине, они не шли, потом отца потащили в сторону машины. Там фрицы и румыны ходили по двору, заходили в квартиру, бегали, заслоняли всё, и я плакал. Я боялся выйти, машины уехали, все ушли и сразу меня подбросило от взрыва, я ничего не понял.

Очнулся я в палате какой-то клиники, позже узнал, частная клиника профессора Часовникова. Меня оттуда забрал связной “Яшка” и какой-то румын, потом из яшкиной квартиры, где-то на Бебеля... меня забрал уже осенью 1943 года мой брат Иван.