- А, может, мой дом рядом с тобой. – Я закрываю руками рот и содрогаюсь от боли, которая, будто вирус, проникает под кожу и лишает рассудка. – А, может, ты – мой дом.

Я не могу дышать. Сгибаюсь и упираюсь лбом в грудь парня. Чувствую, как дрожит его тело, зажмуриваюсь и прижимаюсь к нему так близко, словно пытаюсь пройти сквозь него; слиться с ним; стать одним целым. Я приподнимаюсь, трусь щекой о его подбородок и нежно прикасаюсь к его губам. Я целую его, а Эрих резко выдыхает, зажмурившись изо всех сил. Его губы трясутся. Сглатываю и шепчу:

- Я…, - люблю тебя. – Я тебя…, - люблю.

Не получается. Мотыляю головой, морщусь и хочу попробовать снова, но парень не позволяет. Касается губами моей щеки и шепчет:

- Я знаю, Дор. Я тебя тоже. 

 Я плачу еще сильнее. Обнимаю его и прижимаю к себе крепко-крепко. Неожиданно мне кажется, что все позади. Что мы справились. Мы ведь вместе. Но затем звучит дикий грохот, который отдается в моем теле истошным эхом.

Я не успеваю больше ничего сказать. Становится темно.

ЭПИЛОГ

Любуйтесь ею пред концом глаза,

В последний раз ее обвейте руки.

И губы, вы, преддверия души,

Запечатлейте долгим поцелуем.

Стену снесли.

Смириться со смертью близких оказалось совсем непросто. И недовольные горожане вышли не драться, а посмотреть в глаза друг другу. Каждый кого-то потерял. Теперь их и, правда, что-то связывало: похожие чувства.

В тот день умерло свыше сотни человек. По сей день люди удивляются своей слепой жестокости, думая, будто она исчезла, в то время как, она забилась в угол, испуганная и растерянная. Канцлер приказал уничтожить стену. Вдохновленные новыми порядками и одновременно убитые горем люди согласись.

Рушь Дамекес была одним из первых добровольцев. Круша стену, она стояла рядом с Конрадом Бофортом, и никто из них не произнес ни слова; они провели много времени, молча об одном и том же, вскоре почувствовав, что их боль похожа. И что они – похожи, пусть раньше и не подозревали об этом.

   Поместье де Веро опустело через несколько недель. Говорят, над крышей их дома кружили вороны, десятки воронов. Кто-то увидел в этом знак, а кто-то посчитал подобные выдумки – глупостью.

Об Эрихе и Адоре вспоминали редко. И только близкие. Однако Мария Мартинесс – бывшая прислуга в поместье де Веро – признается, что иногда с ее чердака доносится чей-то смех. Женщина уверена, это Эрих и Адора вновь и вновь находят друг друга, но они не знают, что умерли. Они продолжают жить. Конечно, ей не верят. Говорят, что Мартинесс сумасшедшая, как и ее мысли. У нее часто спрашивают: разве мертвые могут быть живее живых? На что женщина всегда отвечает: но ведь живые могут быть мертвее мертвых.