Василий негромким ровным голосом пересказал первому боярину печальные новости, которые только что привез гонец из московского войска, приготовившегося к осаде Казани. Конная и пешая рать, возглавляемая братом Василия Дмитрием, воеводами Бельским и Шеиным, князьями Курбским, Палецким и Ростовским, вышла в конце мая на берег Волги близ Казани. В жаркий день уставшее от похода московское войско во время первой же лобовой стычки с обороной казанцев не заметило, как в тыл им исподтишка зашла конница татар и ударила по обозам и арьергарду, отрезав войско от судов и смешав московские построения и порядки. Множество русских оказалось зарубленными острыми татарскими саблями, еще больше попало в позорный плен, а сколько потонуло в топком Поганом озере на подступах к Казани, уже неведомо никому кроме Господа.
Вот и предложил государь Василий своему первому воеводе Холмскому тут же, прямо сегодня отправляться в поход, пойти посчитаться с казанскими татарами и добыть Москве славную победу после тяжкого нелепого поражения у стен Казани его брата Дмитрия, не сильного в воинском деле. Холмский понимающе кивнул головой, выражая согласие с планами своего государя. Потом с умоляющими глазами поглядел на Василия и сказал тихим проникновенным голосом, в котором смешалось отчаяние, жалость и вера в милосердие государя.
– Сегодня же выступлю, государь. Непременно. Только прикажи отпустить со мной в поход царевича Дмитрия. Верю, как никто, что он сейчас готов сражаться за Русь святую против мятежных Казанцев, за своего государя дядюшку. Отпусти его со мной в казанский поход. Делом и, если надо, кровью докажет царевич Дмитрий верность Руси и ее государю. Увидишь, государь, мы с ним быстрее татар победим. – Холмский, словно для усиления значимости своих слов, рубанул широкой ладонью по воздуху и внимательным пронизывающим взором окинул Василия.
Тот, выждав многозначительную паузу, легонько усмехнулся и, растягивая нарочито слова, сказал:
– Вот, возвратишься с победой из Казани, Василий, тогда и поговорим о судьбе племянника Дмитрия. Считай, что его судьба в твоих руках и зависит от успеха или неуспеха твоего похода…
– Может, возьму Дмитрия с собой в поход, подкормлю, поставлю на ноги в походе… Как, государь? – начал возражать Холмский и тут же осекся.
– В казанском походе Дмитрий тебе не помощник. – Сухо отрезал Василий. – Какой из него вояка, коли столько времени просидел в темнице… Так что его судьба в твоих руках, воевода…
– Все в руках божьих, – пробормотал Холмский и почему то поежился от своих предчувствий, что государь не выпустит Дмитрия из темницы, независимо от успехов или неуспехов его казанского похода. – Все видит Боже, все узрит… – Холмский хотел даже добавить несколько слов относительно «узрения византийского коварства», но вовремя остановился, не испытывая государя, чтоб не переполнить его чашу терпения излишними напоминаниями о его милосердии по отношению к опальному племяннику.
«Авось, отпустит царевича Дмитрия после моего успешного казанского похода, – мелькнуло в мозгу Холмского, – хотя вряд ли…»
Василий снова высокомерно окинул взглядом своего первого боярина и воеводу и холодно сказал:
– Нечего рассусоливать, князь… Возвращайся с победой. С поражением ты не нужен ни мне, ни Дмитрию…
Если б только знал Холмский, какой позор придется испытать московскому войску под Казанью, правда, не его полкам, а полкам государева брата Дмитрия…
Послав в Казань сильное мобилизованное войско Холмского, государь через своего гонца велел Дмитрию до прихода этого войска не тревожить города хана Мухаммед Эмина, не вступать в соприкосновение с обороняющимися татарами. Дмитрию же показалось, что Холмский хочет отнять у него лавры покорителя Казани. |