Отец Михаил наотрез отказался брать деньги, которые ему после обрядов пытался всунуть Борис.

– Плата за венчание должна пойти в пользу церкви, – сказал он и показал на сундучок с крестом на крышке и прорезью для денег, которую уже давно и прочно заткал паутиной толстый паук с черной головой и противным белым брюшком.

Борис, испортив без всякой жалости паучье ткачество, затолкал в прорезь чуть ли не всю свою месячную зарплату.

* * *

– Не понимаю, почему он все таки согласился венчать нас без бумаги из ЗАГСа... – задумчиво проговорил Борис, когда они с Нонной уже ехали обратно в электричке.

– Ты имеешь в виду отца Михаила? – шепотом отозвалась она.

– Да. Почему он не отказался венчать? Мне как то не по себе...

– Ты уже жалеешь?

– Нет... то есть... тут другое... Я скрыл от него, что вообще то уже женат, а он не допросил с пристрастием, хотя не мог не видеть моего беспокойства. Почему?

– Во первых, он наверняка был уверен, что мы оба не женаты или... ввиду не слишком юного возраста... разведены. А во вторых, с точки зрения церкви, свидетельства о браке из ЗАГСа – действительно всего лишь жалкие никчемные бумажки. Церковь отделена от государства, но кое в чем вынуждена ему подчиняться. Ты же видел, что таинство венчания не содержит каких то клятв и присяг. Я читала, что венчание, в сущности, – это крещение и миропомазание Христом в Святом Духе человеческой любви! Так то вот! Браки совершаются на небесах... Ты теперь мой муж... пред небесами...

Нонна тесно, насколько позволяли приличия, придвинулась к Борису и уткнулась носом ему в шею. Он невесомо поцеловал ее в висок и шепнул:

– Я и без этих... небес... твой... Люблю тебя... страшно... Только вот перед Надей все равно чувствую себя скотиной. И перед Аленкой...

– Аленку никто не отменял. Она навсегда останется твоей дочерью. Тут уже не имеет значения вообще ничто: ни свидетельство о рождении, ни даже отсутствие его. Она твоя дочь.

– Слушай, Нонна, а может быть, ее тоже окрестить... на всякий случай...

– Аленку? Как ты себе это представляешь? Выкрадешь ее у Нади?

– Почему обязательно «выкрадешь»? Надя – неглупая женщина. Не думаю, что она запретит мне видеться с дочерью.

– Может, и не запретит, но не везти же малышку в такую даль.

– Да а а... – протянул Борис. – Слишком далеко для пятилетней девочки... да еще на перекладных... Но ведь, наверно, можно это сделать где нибудь и поближе.

– Опасно, Боря. Действительно могут донести, и тогда без резолюции общего собрания твоей конторы дело точно не обойдется.

* * *

То, что происходило ночью с этими людьми после поездки в Малые Сельцы, уже было освящено церковью. Так они считали оба. На шеях Нонны и Бориса тускло поблескивали дешевые крестики из нержавейки, которые им надел на шеи отец Михаил. Обручальных колец не было. Только эти крестики, которые они всю жизнь потом будут считать обручальными. О таинствах крещения Нонны и венчании не знал никто, и это добавляло остроты их и без того сильным чувствам друг к другу. Остроты и почему то... боли. Нонна, целуя любимого, то и дело смахивала непрошеные слезинки.

Борис морщил нос, коря себя за бабскую сентиментальность, и все равно ощущал сильное теснение в груди, когда прижимал к ней свою... настоящую жену. С Надей надо срочно развестись. Развестись... да... Срочно... но, по сравнению с настоящим, это все таки будет потом... А сейчас в этом мире существуют только они: Борис и Нонна, их горячие, свившиеся в тесный клубок тела. Маленькие легкие крестики смешно клацают друг о друга. Простые хлопковые шнурки путаются, и уже не понять, где крестик Нонны, где Бориса.