— Вот оно как, — Вит обернулся и горько вздохнул. Его старческие глаза заблестели от слез, и я не выдержала, всхлипнула.

Глаша подвинулась к сироте, протянула ей корзину с пирожками, начиненными всякой всячиной, и печеной картошкой с луком, что я в таверне вчера утром купила.

— Ешь, горемычная, мне еда завсегда с горя помогает и от любой хвори, — посоветовала она, заботливо поднимая холстину.

Затем, громко шмыгнув носом, тоже решила «подлечиться».

Вит согласно покачал головой, отворачиваясь, и я, глядя на дружно жующих Марийку и Глашу, присоединилась к перекусу, не забыв ему предложить тоже полакомиться. Макнула картошечку с лучком в берестяную солонку. До чего вкусно-о!

Как ни странно, но «несравненная» Глафирия довольно быстро и без особых затей помогла Марийке успокоиться и обвыкнуться в нашей маленькой компании княжеских невест. Мы до самого вечера слушали Глашины истории о жизни в клане гиен. Теперь я понимаю тех бедняг, всем миром решивших собрать приданое, чтобы сбагрить это «швартовское яблочко» хоть куда-нибудь. Уверенности в себе и непрошибаемого упорства самой старшей из нас девице было не занимать.

Красный, полыхающий закат — верный предвестник жаркого денька — расцветил небо яркими красками. Сочная, радующая глаз молодая листва тихонько шелестит на легком ветерке, словно обменивается с ним новостями. По одну руку лес, по другую — река плавно несет свои воды вдаль. Помимо топляка в прибрежных зарослях встречаются хатки бобров, а иной раз и сами бобры — забавные, с перепончатыми лапами и хвостами-веслами. В небе летят косяки перелетных птиц, возвращающихся на гнездовья из теплых краев. И ехать нам вдоль берега еще пару дней.

Мы с Марийкой замерли, словно по команде, и уставились на обнаженного по пояс Романа: зашел по колено в реку и моется, горстями обливаясь водой и довольно отфыркиваясь. Мы невольно залюбовались его ладной, крепкой фигурой, гладкой кожей, под которой красиво перекатываются мускулы — сплошное загляденье. Тем более кот-оцелот не сдерживает свою сущность: выпустил блестящий пушистый хвост из специально скроенных штанов, и тот размеренно ходит туда-сюда, выдавая благостное, расслабленное состояние хозяина.

Заметив нас, Роман выпрямился и приветливо улыбнулся, склонив голову:

— Рад видеть прекрасную травницу и юную красавицу. — Затем, махнув ладонью на реку, почти промурлыкал: — Лу Савери, лу Марийка, присоединяйтесь. Весна нынче добрая, вода освежает.

— Благодарствую, ата Роман, но я до ближайшей крыши потерплю. Только умоюсь, — вежливо улыбнулась я в ответ.

— Здесь берег высокий, руками не достать, давайте я помогу вам спуститься.

Эх, как же приятно, когда тебе выказывает внимание молодой красивый мужчина, даже слово подходящее вспомнилось, подслушанное у приезжих, — «подкатывает». В груди потеплело…

— Какой вы любезный кавалер, ата Роман! — раздался Глашин возглас за моей спиной; похоже, не у одной меня потеплело. А через несколько мгновений она пронеслась мимо в одной нижней рубахе, явно намереваясь с разбегу прыгнуть к мужчине с радостным воплем: — Ловите меня!

«Кавалер» не то от изумления, не то из опасения свалиться под тяжестью крупной девицы, а может, просто не ожидая такой выходки, как-то не по-кошачьи шарахнулся в сторону, на ходу оправдываясь:

— Простите, лу Глафирия, у меня от тряски в седле что-то спина разболелась.