|
Хотя вокруг него было с полсотни людей, он каждого безошибочно называл по имени. Все они были его народом. Прежнее чувство гордости проснулось в Алане. Они любили его, и теперь они окружили его подобно членам одной большой семьи. Он дважды, трижды пожимал руки одним и тем же, брал тех же детей из рук матерей. Алан выкрикивал приветствия и шутки с увлечением, которое несколько минут назад не выливалось бы так бурно, — из-за сознания присутствия Мэри Стэндиш. Внезапно он увидел ее в дверях своего дома под китайскими фонариками. Рядом с ней стоял Соквэнна — сгорбленный старик, похожий на колдуна. В одно мгновение Соквэнна исчез в доме, и оттуда раздался бой барабана. Как только толпа собралась, бой барабана замолк. Барабанщики опять полукругом уселись на корточки; снова стал взвиваться в небо фейерверк. Собрались танцоры. Ракеты шипели в воздухе; взрывались римские свечи. Из открытой двери дома послышались звуки граммофона. Они предназначались исключительно для Алана; он один мог понять их. Граммофон играл «Джонни возвращается домой».
Мэри Стэндиш стояла одна и не шевелилась. Она улыбалась Алану. Это не была та Мэри Стэндиш, которую он знал на пароходе. Страх, бледность лица, напряжение, подавленность, — одним словом, все, что составляло, казалось, часть ее, все это исчезло. Жизнь ярко горела в девушке; но не в голосе и не в движениях проявлялась она. Перемена выражалась в блеске глаз, ярком румянце щек, во всей ее стройной фигуре. Она ждала Алана. В его голове промелькнула мысль, что за те недели, что прошли со времени их разлуки, она забыла прошлую жизнь и тот призрак, который заставил ее броситься в море. — Великолепно, — сказала она, когда Алан подошел к ней. Ее голос слегка дрожал. — Я не предполагала даже, как страстно жаждали они вашего возвращения. Это должно быть большое счастье — заслужить такую любовь. — Спасибо вам за то, что сделали вы, — ответил Алан. — Смит мне все рассказал. У вас было много хлопот, не правда ли? Ведь вас вдохновляла только надежда «обратить» такого язычника, как я? — Он указал на полдюжины флагов, развешанных над его домом. — Они очень красивы. — Никаких хлопот. Я надеюсь во всяком случае, что вам это не претит. Было так весело все устраивать. Алан старался, как бы случайно, смотреть в сторону. Ему казалось, что он может ответить только одно, и его долг сказать ей, спокойно и без возбуждения, все, что накопилось у него на душе. Он заговорил: — Да, мне это претит. Мне это так неприятно, что я не отдал бы случившегося за все золото этих гор. Я жалею о том, что произошло в роще, но и этого я бы не вернул теперь. Я рад видеть вас живой и рад видеть вас здесь. Но чего-то мне не хватает. Вы знаете чего. Вы должны рассказать мне о себе. Теперь — это ваша обязанность. Мэри Стэндиш коснулась его руки. — Обождите до завтра. Пожалуйста, обождите. — А завтра? — Завтра можете спрашивать, о чем хотите, и прогнать меня, если я окажусь недостойной. Но сегодня не надо. Все это так хорошо… Вы… ваши люди… их радость… Алану пришлось наклониться, чтобы услышать ее слова среди шума и треска ракет и хлопушек. Мэри Стэндиш указала на строение, находившееся за его домом. — Я живу вместе с Киок и Ноадлюк. Они меня приютили. — Потом она быстро прибавила: — Я не думаю, однако, чтобы вы любили этих людей больше моего, Алан Холт! Ноадлюк подходила к ним. Мэри Стэндиш отошла в сторону. Лицо Алана не выразило разочарования, и он не пытался удержать ее. — Ваши люди ожидают вас, — сказала Мэри Стэндиш. — Позже, если вы меня пригласите, я буду танцевать с вами под музыку барабанов. Алан следил за ней, когда она пошла с Ноадлюк, и она, оглянувшись, улыбнулась ему; в ее лице было что-то такое, что заставило быстрее забиться его сердце. |
