Джо Хилл. У серебристых вод озера Шамплейн
Грохоча жестяными ногами, робот ввалился в темную спальню и остановился, глядя на человеческие существа. Человеческое существо женского пола застонало, перевернулось на бок и накрыло голову подушкой. — Гейл, солнышко, — сказало существо мужского пола, облизнув сухие губы. — У мамы болит голова. Можешь шуметь где-нибудь в другом месте? — МОГУ ПРЕДЛОЖИТЬ СТИМУЛИРУЮЩУЮ ЧАШКУ КОФЕ, — пробасил робот лишенным всяких эмоций голосом. — Раймонд, скажи ей. Пусть уйдет, — простонало существо женского пола. — У меня голова раскалывается. — Давай, Гейл. Иди. Ты же слышишь, что мама сама не своя, — сказало существо мужского пола. — ВЫ НЕ ПРАВЫ. Я ПРОСКАНИРОВАЛ ЕЕ ЖИЗНЕННЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ, — отозвался робот. — И ИДЕНТИФИЦИРОВАЛ ЕЕ КАК СИЛЬВИЮ ЛОНДОН. ЭТО ОНА, И НИКТО ДРУГОЙ. Робот вопросительно склонил голову набок в ожидании дополнительной информации. Кастрюля сорвалась с головы и с оглушительным грохотом упала на пол. Мама с криком села на постели. Это был измученный, жалобный, нечеловеческий крик, который так напугал робота, что тот на мгновение забыл, что он робот, и снова стал девочкой Гейл. Она быстро подняла кастрюлю и, клацая и гремя, выскочила в относительно безопасный коридор. Она заглянула в спальню. Мама снова легла, спрятав голову под подушку. Раймонд улыбнулся дочери из темноты. — Может быть, робот сумеет составить противоядие при отравлении мартини, — прошептал он и подмигнул. Робот подмигнул в ответ. Какое-то время работ трудился над поставленной перед ним задачей, разрабатывая рецептуру противоядия, которое выведет яд из кровеносной системы Сильвии Лондон. В кофейной чашке робот смешал апельсиновый сок, лимонный сок, несколько кубиков льда, сливочное масло, сахар и жидкость для мытья посуды. В итоге микстура вспенилась и приобрела научно-фантастический ярко-зеленый цвет, наводящий на мысли о венерианской слизи и радиации. Гейл решила, что противоядие подействует лучше в сочетании с тостом и мармеладом. Однако произошел сбой в программе: тост подгорел. Или, возможно, это дымились контакты робота, их закоротило и заблокировало подпрограммы, обязующие соблюдать три закона робототехники Азимова. Печатные платы перегорели, и Гейл вышла из строя. Она с грохотом натыкалась на стулья и роняла на пол книги, лежавшие на кухонном столе. Это было ужасно, но тут уже ничего не поделаешь. Гейл не слышала, как к ней подскочила мама. Она даже не подозревала, что Сильвия была рядом, пока та не сорвала кастрюлю с ее головы и не швырнула ее в эмалированную раковину. — Что ты делаешь? — закричала она. — Господи, ну сколько можно?! Если я еще раз услышу, как что-то гремит, я точно кого-нибудь зарублю топором. Может быть, даже себя. Гейл ничего не сказала, рассудив, что молчать безопаснее. — Уйди отсюда, пока ты не сожгла весь дом. Господи боже, вся кухня воняет горелым. Этот тост можно выкинуть. И что ты там налила в эту треклятую чашку? — Это микстура. Она тебе поможет, — сказала Гейл. — Мне уже ничего не поможет. Правильнее говорить «ничто не поможет», но Гейл понимала, что сейчас не самое подходящее время, чтобы поправлять маму. — Лучше бы у меня был один сын. Мальчики, они тихие. А когда в доме четыре девчонки, кажется, будто живешь на дереве с целой стаей воробьев. И они все чирикают и чирикают. — Бен Кваррел не тихий. У него рот вообще никогда не закрывается. — Иди на улицу. Все идите на улицу. Хочу хоть немного побыть в тишине. Хотя бы до завтрака. Волоча ноги, Гейл поплелась в гостиную. |
