Эти слова, перекликающиеся с теми пугающими речами, что Башир говорил раньше, заставили толпу содрогнуться. Женщины крепко прижали к груди своих малолетних детей.

— Но почему? Как такое может быть? — раздались испуганные голоса.

И Башир ответил:

— Все из-за той жестокой бойни, уже довольно давней, но по-прежнему страшной. Об этом вы должны знать лучше, чем я, поскольку началась она, когда меня еще не было на свете.

Тут уличный писец Мухаммед, самый образованный из всех слушателей, поинтересовался:

— Ты, разумеется, хочешь сказать о той беспощадной войне, которую испанцы вели друг против друга в своей стране и которая разгорелась раньше той, большой войны, что охватила потом все народы?

— Я припоминаю, припоминаю! — воскликнул грузчик Исмет. — Я тогда работал в испанском Марокко, в порту Мелильи, и наблюдал отправку в Кадис арабских полков.

Внезапно человек, у которого чалма была намотана так, как носят фанатичные даркава, поднявшись на ноги, прокричал:

— Слава им! Слава им! Они вторично завоевали Испанию!

— Но ведь они сражались ради того всесильного человека, который сейчас хозяйничает в Испании, — мягко возразил ему мудрый и добрый старец Хусейн, торговавший сурьмой.

— И все же слава им! — с отчаянной настойчивостью повторил человек в чалме. — Эти воины пролили потоки крови неверных.

Наступила гнетущая тишина; даркава, скрестив ноги, сел на свое место.

И Башир продолжил:

— Когда пришла победа, этот верховный испанский правитель уничтожил бесчисленное множество своих врагов и еще столько же бросил в тюрьмы. Теперь его вездесущая полиция надзирает за людьми. И народ покорился железному порядку. Но всегда находятся, о друзья мои, люди, которых ничто не может сломить. И те, что любят свободу больше всего на свете, — в Испании они голодают, их преследуют, они вне закона. И вот самые отважные и самые удачливые из них, чтобы избежать верной гибели, тайно покидают страну и добираются до Танжера.

В этом месте рассказ Башира перебил толстый бездельник Абд ар-Рахман.

— Но здесь-то они оказываются в безопасности, — с важным видом проговорил он, поглаживая свою крашеную бороду.

Поскольку кое-кто в толпе разделял его мнение, Башир сказал:

— Неужто вы успели забыть историю бедняги Абд аль-Меджида Шакрафа? И неужто вы так и не уразумели, раз и навсегда, что в Танжере, по словам мудрого господина Рибоделя, подлинно свободны только деньги? Ведь каждый находящийся здесь иностранец зависит от своего консула так же, как мы зависим от мандуба.

Достаточно консулу указать полиции на человека, подданного его страны, и полиция вышлет его из Танжера, даже не объясняя причины. А испанский консул, ясное дело, состоит на службе у верховного правителя Испании. И консул платит множеству людей, чтобы те шпионили здесь за недругами его хозяина. В его распоряжении тайно находятся также многие полицейские. И вот, обнаружив беглеца, они сообщают о нем консулу. А тот приказывает выслать его. Если это случается с англичанином или французом, или с гражданином еще какого-нибудь государства, он может уехать, куда пожелает, поскольку у него есть паспорт. Но испанцы, убежавшие из своей страны, не имеют паспорта, и потому деваться им некуда. Рано или поздно полиция арестовывает их и силой выдворяет в Испанию. А уж там — вы догадываетесь, о друзья мои, какая их там ждет участь.

Никто не осмелился ничего сказать Баширу, лишь несколько пожилых женщин-плакальщиц исторгли из груди долгие, пронзительные, зловещие стенания.